Гильермо Дель Торо - Форма воды

Оно движется влево, точно ожидая, что яйцо повторит маневр.

«Он никому не доверяет», – думает Элиза, а затем с удивлением осознает, что отнесла существо к мужскому роду. В этом она почему-то уверена, все видно по грубоватости его внешности, по прямоте взгляда.

Это вызывает тошнотворную мысль: если она знает, что он мужчина, то он должен знать, что она женщина.

Она приказывает себе держаться прямо, это существо может быть первым представителем мужского рода в ее жизни, кто еще более беспомощен, чем она сама. Кивком подбадривает его: иди и возьми яйцо.

Он двигается вперед, пока позволяют цепи – два фута от бортика.

Элиза думает, что красная линия проведена слишком уж далеко, но тут нижняя челюсть существа опускается, и второй набор челюстей выстреливает изо рта словно кулак из костей. Доля секунды, и яйцо исчезает, вторые челюсти втягиваются, и вода столь тиха, словно ничего не происходило.

У Элизы нет времени, даже чтобы удивленно вздохнуть; она представляет пальцы Стрикланда, падающие на пол.

Поверхность бассейна вздрагивает, колышется как мягкая шерсть, и она интерпретирует это как удовольствие. Существо смотрит на нее глазами столь яркими, что они кажутся чисто-белыми, без оттенка другого цвета.

Она делает успокаивающий вдох через свои маленькие, ординарные челюсти и побуждает себя двигаться, двигаться, двигаться. Она засовывает руку в пакет снова, и цепи звякают, когда он двигает плечом, чтобы прикрыть себя от того, что может быть оружием.

Именно этого, видит она, он привык ждать от «Оккама».

Но это просто другое яйцо, последнее.

Она поднимает его повыше, чтобы он мог видеть, затем разбивает о другую руку и снимает кусочек скорлупы. Осторожно, крайне осторожно она протягивает ладонь – яйцо стоит на очищенном кончике – ее поза словно у мифической богини.

Существо не верит, оно изгибает верхнюю часть туловища и шипит, жабры трепещут, вспыхивая ярко-алым огнем предупреждения.

Элиза опускает голову, чтобы показать смирение, что это вовсе не представление. Она ждет. Он щелкает зубами, но жабры успокаиваются. Она протягивает руку дальше. Поднимает ладонь чуть выше, перекатывает яйцо, чтобы оно оказалось на кончиках пальцев, шар на подставке, как в гольфе.

Элиза за пределами досягаемости его челюстей и как она надеется, его конечностей.

Она поднимает другую руку зеркальным движением, она не может показать «яйцо», не уронив сам обозначенный предмет, поэтому она использует буквы: Я – Й–Ц – О.

Он не реагирует.

Она показывает снова, знак за знаком, и гадает, что они могут ему напоминать. Хищник? Стрела? Электрохлыст?

Она предъявляет яйцо, затем рисует буквы, она отчаянно хочет, чтобы он понял. Если он этого не сделает, то это значит, что существо, словно явившееся прямиком из ее снов, не имеет права существовать в этом мире!

Яйцо, знаки. Яйцо, знаки. Яйцо, знаки.

Ее руку начинает сводить судорогой, когда существо наконец реагирует.

Однажды решившись на действие, он не показывает колебаний, скользит так близко к бортику, как позволяют цепи, и вздымает из-под воды собственную руку без всплеска или иного звука. Шипы тянутся по предплечью словно гребень, спинной плавник, и пальцы его связаны прозрачной перепонкой и украшены загнутыми когтями. Благодаря этому ладонь выглядит огромной, и, когда пальцы движутся, трудно вообразить, что они способны на что-то иное, кроме как хватать добычу.

Его пальцы изгибаются во втором суставе, большой скользит по бледным чешуйкам запястья.

Это «Я», неуклюжая, но Элиза верит, что существо привыкло к куда более размашистым жестам: кувырки всем телом в кипящем море, стремительные атаки, ленивое вытягивание под тропическим солнцем.

Она чувствует себя так, словно сама находится под водой.

Существо окунается в бассейн, смачивая жабры, точно вспоминает, что ему надо дышать. Его пальцы изображают «Я» еще раз, а затем раскрываются колеблющимся веером.

Элиза одобрительно кивает и показывает «Й».

Существо пытается повторить то, что она сделала, но он еще новичок, и жесты получаются с трудом. Затем он берет и наводит указательный палец прямиком на Элизу. Поле ее зрения начинает вращается, в груди пульсирует веселье, и это почти болезненно.

Он видит ее!

Он не смотрит сквозь нее, как мужчины «Оккама», или мимо нее, как женщины Балтимора! Это прекрасное создание, пусть даже оно может причинить боль тем, кто причинил боль ему, указывает на нее и только на нее.