Гильермо Дель Торо - Форма воды

Он открывает пузырек с обезболивающим.

– Бог выглядит человекоподобным, Далила. Выглядит как я, выглядит как ты, – Стрикланд кивает в сторону двери, намекая, что женщинам пора. – Хотя будем честными. Он немного больше похож на меня.

Сны Элизы стали более четкими.

Она лежит на спине, ощущая под собой речное дно, все вокруг кажется изумрудным. Резким движением она вытаскивает пальцы ног из-под заросших мхом камней, скользит через ласкающие ее тело травы, отталкивается от мягких, как бархат, стволов затонувших деревьев.

Возвращение в обычный мир происходит постепенно.

Зазвеневший таймер для яиц – словно медленное сальто в холодной воде, сами яйца напоминают маленькие луны, туфли на стене проносятся мимо будто косяк неуклюжих рыбин, и наброшенное на кровать покрывало выглядит точно большой скат.

Два человеческих пальца вплывают в поле ее зрения, и Элиза наконец просыпается. Многое в Ричарде Стрикланде тревожит Элизу, но его пальцы посещают ее в кошмарах. Несколько дней с подобными снами, и только затем на нее подобно дождю нисходит понимание.

Она использует собственные пальцы для взаимодействия с миром, и поэтому она страшно испугана, встретившись с человеком, который может потерять собственные пальцы. Она воображает эквивалент потери для говорящего человека, и это ужасно: зубы Стрикланда вываливаются через разорванные губы, и он лишается возможности произносить слова, рождать звуки, обсуждать то, что он хочет сделать.

У Элизы тоже имеются темы, которые она не собирается обсуждать.

Это вторая половина ночи, когда она и Зельда работают в разных частях «Оккама». Она прижимает ухо к холодной как лед двери Ф-1, задерживает дыхание и прислушивается. Голоса хорошо разносятся по лаборатории, но сегодня внутри тишина. Элиза оглядывается на тележку, припаркованную у входа в другое помещение на полпути к холлу – на тот случай, если Зельда освободится пораньше и решит присоединиться, и придется ввести ее в заблуждение.

Элиза ощущает себя голой, когда в руках у нее ничего нет, почти ничего, только пропуск и пакет из коричневой бумаги.

Она вставляет пропуск в щель замка и желает, чтобы тот клацнул как можно тише. Одна из постоянных «Оккама» – яркий свет, лампы не выключаются, так что Элиза никогда не бывала здесь в приватной обстановке, и затемнение, царящее внутри Ф-1, столь же скандально, как открытый огонь.

Элиза прижимается спиной к двери и борется с затопившей ее волной паники. Точно, мрак – часть замысла, вон аварийное освещение, тусклые лампы, расположенные на потолке там, где он сходится со стенами, испускают слабое медовое свечение.

Достаточно, чтобы видеть, куда идешь.

Но есть еще звуки, и они примораживают Элизу к двери:

– Риик-риик… чака-кук… цу-цу-цу, фоонк, хи-хи-хи-хи… траб-траб, куру-куру… зиииии-ииии… хик-рик… хик-рик… лаг-лаг-лаг… фьююю…

Элиза провела всю жизнь в большом городе, но она узнает звуки природы, которым не место в этом бетонном бункере. Они переливаются в пустоте огромной лаборатории, наполняют каждый стол, кресло и шкафчик хищной, животной угрозой. Монстры прячутся где-то здесь.

Разум Элизы сражается со страхом.

Птичьи трели и лягушачьи рулады доносятся из одного-единственного источника. Это записи, и в этом плане все мало отличается от сеанса в «Аркейд синема» – приглушенный свет, долетающие из колонок звуки.

Кто-то из ученых «Оккама» продумал то, что Джайлс мог бы назвать мизансценой, атмосферу, внутри которой разворачиваются фантазии. Она полагает, что Хоффстетлер. Если кто-то в этом здании имеет достаточно эмпатии для подобной творческой работы, то это несомненно он.

Она пересекает то место, где не так давно подобрала с пола пальцы Стрикланда. Шаги звучат громко, и она проклинает свою забывчивость – хотела же нацепить кроссовки с мягкими подошвами!

Или она невольно сохранила пурпурные туфли на высоких каблуках, чтобы придать себе смелости?

Справа от нее раздается громкое шипение: анаконда, привлеченная мелодией джунглей? Нет, это просто магнитофон, большой и дорогой, панель из нержавеющей стали поблескивает как река под луной, и Элиза подходит ближе, различает ручки управления. Рядом лежат бобины, каждая подписана: «Marañon#5», «Tocantins #3», «Xingu #3». Валяется груда прочего аудиооборудования, которое она не может опознать, за исключением старой радиолы.

Элиза шагает прочь, обходит резервуар.

Еще один предупреждающий знак – верхний люк открыт.