Получается, это все ради предупреждения о казни Валмона и недобрососедских настроений королевы — а значит, и Совета. Альберто проводил герцога, раздумывая, чего именно добивается ее величество. Спорные острова Талигу без надобности, если не будет флота, способного их защищать, а таковой у него появится не скоро — слишком привык он за прошлый Круг полагаться на Марикьяру.
Альберто вздохнул, опускаясь в кресло, и закинул голову, бездумно глядя в потолок. Было душно до сдавленного дыхания от воздуха этого города и воспоминаний, разбуженных им, ставших непосильным грузом. Хотелось домой, но еще больше — в море. Берто так давно не уходил в плаванье… с тех пор, как из родича соберано стал его наследником. Закрыв глаза, он вспомнил блеск волн под безжалостным южным солнцем, прямую линию далекого горизонта и шум расправляющихся по ветру парусов. Иногда ему казалось, что вся его жизнь осталась там, в море, вместе с юностью, азартом первого боя, первой победой, первой любовью; заблудилась и растаяла в южном ветре и соленой воде, и возврата к ней не отыскать. Берто потянулся к оставленной на столике веточке сирени, измятой и подвявшей. Если бы сейчас он нашел цветок Абвениев, его желание оказалось бы столь же несбыточным, что и у Арно.
Таких ливней не было давно, если верить здешним старожилам. Вода низвергается стеной, вуалью скрывая мир, размывая очертания. Альберто смотрит на срывающийся с козырька над крыльцом поток, разбивающийся о камень ступеней, и с удивлением вслушивается в звонкую пустоту своей души, словно дождь смывает все сжигавшие его эмоции, оставляя только усталую скорбь, горчащую на губах глотком касеры.
Да и разве можно злиться и проклинать слепую случайность, унесшую жизнь предпоследнего из шести унаров, собравшихся когда-то в Старой галерее Лаик? Война бесстрастна и слепа, она не ведает, кому дарит смерть. И все-таки терять друга нестерпимо больно.
Альберто все никак не может поверить и принять того, что Арно больше нет. Что не будет больше ни чуть небрежных и слегка бравадных писем, ни беспечной улыбки, ни пушистой челки. Что все, что осталось ему от друга, — только память о беспечных днях. Которых тоже уже не будет.
Берто не может и не хочет верить в эту правду, в гроб, оставшийся за тяжелыми дверями часовни, в застывшее бледное лицо. Кажется, стоит только дождаться, когда закончится дождь, пройти по старым улицам, свернуть под высокую арку, во двор, привольно заросший сиренью, — и встретишь на крыльце встрепанного и широко улыбающегося друга, недоумевающего, где Альберто умудрился так задержаться.
Вот только все иллюзии разбиваются о пустой выстывший взгляд стоящего рядом человека.
Через четыре года до Берто доходит весть о смерти в очередном сражении с наследниками Хайнриха последнего своего однокорытника. Полковник Зараза остается жить в солдатских байках, становясь почти легендой, наравне с маршалом-Леворуким и адмиралом-Бешеным. Недурная компания, но слабое утешение.
Память — сомнительное сокровище. В ней слишком много сожаления и скорби. Но за неимением учишься ценить и это. Небо над отцветающей сиренью звеняще ясное и безбрежно высокое. Почему-то от этого Берто чувствует себя еще более одиноким.
Регентский совет принял маркиза Салину в тот же день. Встреча прошла в меру торжественно, а от приветственных слов и витиеватых выражений симпатий и надежд на дальнейшую неослабевающую дружбу «родственных» стран ломило голову. Обсуждение насущных вопросов, ради которых Альберто был прислан в Олларию, тонуло в этом потоке словоблудия, приторном до тошноты, как поданный в перерыве шадди. От прямых же вопросов уставшего от дипломатического трепа Берто представители Совета мастерски уходили. Его величество в переговоры не вступал, да и вообще, кажется, не особо улавливал смысл происходящего. Как Берто ни вглядывался, не смог уловить в последнем Савиньяке ни отблеска гордого превосходства отца, ни безрассудной веселости Эмиля, ни неудержимой вспыльчивости Арно. Знакомые черты, ставшие безнадежно пустыми и невыразительными, казались злой насмешкой над памятью Альберто. И посмертной маской ушедшим в Рассветные сады предвестникам погони.
Этот мальчик был не более чем марионеткой в руках регентского совета. Да и сам совет — тоже лишь ширма, прикрывающая самовластное правление королевы-матери, официально даже не входящей в его состав. Вот и на этот раз ее величество Селина Савиньяк, милостью Создателя королева Талига, решила соблюсти формальности и не присутствовала на обсуждении.
Читать дальше