Коллектив авторов - Старые долги

За что бороться, когда ничего не осталось?

Разве что за память, мираж давно разрушенной до основания жизни, которой ему, видят Абвении, так не хватает.

Уж лучше снова на ту войну, в бой, в пороховой дым — но больше ни дня здесь, в мертвом воздухе среди неживых лиц, прячущихся за масками этикета и интриг. Лучше уж настоящая смерть, чем такая, насквозь фальшивая жизнь.

На улицу Мимоз Альберто не вернулся, лишь отправил посыльного передать приказ остальным сопровождающим нагнать его у ворот города. Трое кэналлийцев уже ожидали его, придерживая пляшущих на месте коней. Казалось, им тоже не терпелось покинуть неуютный город. Берто сдернул шейный платок, в последний раз обернулся на празднично освещенный дворец и в сердцах пожелал ему провалиться к изначальным тварям вместе с королевой и Советом. Когда Альберто оседлал беспокойно фыркающего Радо, мориск без понукания пошел рысью. Можно было, казалось, немного расслабиться, на какое-то время забыть бессмысленные угрозы ее величества Селины — ведь не было у нее флота, способного тягаться с Марикьярой, просто не было! — но беспокойство все никак не отпускало.

Путь до ворот, который помнил Альберто, был не самым коротким и, как оказалось, далеко не самым торным. Какие-то улицы были заброшены со времен Излома, а то и раньше. Чем дальше углублялись кэналлийцы в их переплетение, тем темнее становилось небо, и тем усиливалось беспокойство Берто.

На одной из улиц кони замедлили шаг, не обращая внимания на понукания всадников, и нервно всхрапывали, неохотно ступая по застлавшему мостовую туману. Берто нахмурился, беспокойно привстал в стременах, вглядываясь в темноту впереди, когда Радо, дико заржав, встал на дыбы. Не удержав равновесия, Берто рухнул на землю, задохнувшись от удара и сопровождающей его боли, и понадеялся только, что испуганный конь не пройдется по нему копытами. Судя по звукам, все четыре лошади бросились в обратном направлении, подальше от этого места. С трудом переведя дух, Берто неловко поднялся, отметив, что чуть зеленоватый туман добрался уже ему до колен.

А впереди, чинно сложив руки на животе и с любопытством чуть склонив голову к плечу, стояла ее величество Селина, пристально наблюдая за Альберто.

— Мне кажется, вы слишком рано решили пренебречь нашим гостеприимством, маркиз Салина, — заметила она, и, несмотря на сгущающуюся темноту, Берто готов был поклясться, что она улыбается.

— Вы слишком заботливы, раз поторопились сообщить мне это, — слегка хрипло ответил он, все еще тяжело дыша.

Стук сердца барабанной дробью отдавался в висках. Берто огляделся, проклиная себя за слепоту — что бы ни стояло сейчас перед ним, человеком оно не являлось.

— Я полагаю, уйти вы мне не позволите, — заметил он, отступая на полшага. Королева тихо рассмеялась.

— Вы прозорливы, маркиз. К сожалению для вас, я действительно не могу вас отпустить. Вы сами знаете, что войну на море Талиг вести не может, так же как и взять ваши перевалы. А выманить из-за них вашего отца может только что-то значительное.

— Например, потеря наследника, — мрачно усмехнулся Берто. Что ж, этого следовало ожидать. — Однако я не пойму, зачем вам война.

— Не все ли вам равно, из-за чего умирать, маркиз?

— Раз уж я буду поводом, мне хотелось бы знать причину.

Королева покачала головой:

— Сколько упорства… извольте. Эта война нужна мне, и тем, с кем я в родстве. Чем больше боли, чем отчаяннее люди просят о защите — тем мы сильнее.

— Вы?..

— Тебе ничего не скажет ответ, — качнула головой Селина. — Этот мир уже наш. Мой. Этого тебе достаточно.

Туман поднимался все выше, и, казалось, когда поднимется достаточно, зальет легкие, как вода, заставляя бессильно рваться к глотку воздуха. Альберто только фыркнул, сжимая эфес шпаги.

— Думаешь, и я, и мир сдастся без боя?

— Ты сам понимаешь, чем это закончится. Этот мир умирает — и чувствует это. И не сопротивляется, ибо борьба — бессмысленна. Подчиниться неизбежности — наиболее логичный поступок.

— Живым свойственно совершать безумства, — развел руками Берто, косо усмехнувшись.

Королева улыбнулась в ответ, холодно, неприятно, заставив воскреснуть в памяти бесстрастные оскалы горных расщелин. Только взгляд остался хищным, голодным.

— Соверши, — мурлыкнула она и сделала шаг.

— Пусть четыре молнии падут четырьмя мечами… — привычные слова неловко сорвались с онемевших от холода губ и прахом осыпались под ноги, пустые, бессмысленные.