Ольга Самойлова - Последние дни в системе Лима

Когда он увидел этот скудный ландшафт, у него внутри все сжалось от непередаваемой тоски. Ночью он нашел в дальнем крыле станции двух черных, неопрятного вида рабочих, и заявил, что ему необходимо выйти наружу для осмотра обшивки. Они не стали спорить, дали ему скафандр, запустили в шлюз, и он оказался на поверхности.

Он смотрел на эти тонны льда, серые тучи, подсвеченные постоянно вспыхивающими зарницами, и не мог поверить, что можно жить среди такого хаоса, такого мрака, оказаться выброшенным в этот безысходный мир. В эту ночь Альбера покинули все силы. Он рухнул на колени, его тело вздрагивало от беззвучных рыданий, но слез не было, и легче ему не становилось. Эта тяжесть всегда была с ним, и не оставляла его ни на день. Ему захотелось лечь на лед и лежать так, пока не закончится кислород.

Голос с ужасным акцентом спросил по связи, все ли у него в порядке, он ответил, что да. Рабочие, которые его выпустили, смотрели за него через иллюминатор с презрением. Они не знали причины, по которой этот белый человек стоял на коленях и рыдал среди ледяных наплывов и гор выработанной породы, но его горе их радовало. Таким, как он не приходилось каждый день спускаться в шахту, и, обливаясь потом в аварийно опасном скафандре, отрабатывать несколько смен подряд. Здесь жизнь рабочих была не ценнее мусора. Радиация и несчастные случаи убивали людей десятками, но на их место приходили новые, потому что всем нужны были деньги. Нищета и голод были нормой жизни во Внешних Колониях.

Альбер без труда прочитал эти мысли в их глазах, когда они помогали ему освободиться от скафандра. Позже он подписал разрешение на продолжение работ.

Альбер отрывается от воспоминаний. Он подходит к зеркалу, медленно приспускает воротник свитера. Под кожей на шее уже начинают разливаться синяки, у него хрупкие сосуды. Его аристократичное лицо каменеет.

Гилмак. Если собрать всю эти годы, всю ненависть, всю свою неудачную судьбу в одно слово, и выплюнуть кому-то в лицо, это будет «Гилмак». Когда Кейси тянулся за своими вещами на верхней полке, он второй раз за сегодняшний день поймал свое отражение, на этот раз в обломке зеркала, приклеенного у кровати Торрини, Опять тот же сон. Странная, не человеческая рука Гилмака, гладящая его щеку. Там, где во сне прикасались пальцы, наяву высыпала экзема.

Полковник Мицлав кидает на стол перед Кейси стопку бумаг.

– Опять алименты? – удивляется Кейси, хотя прекрасно знает, что это.

– Нет, – Мицлав совсем не разделяет его игривого настроения. – Это рапорт советника Альбера об утреннем инциденте, а это – отчеты майора Диаса по двум последним операциям. В соответствии с ними, ваши действия являются достаточным поводом для начала расследования. Вы не подчиняетесь прямым приказам, подвергаете неоправданному риску всю боевую группу. Вдобавок нападаете на лицо, старшее по званию. Вы здесь всего месяц, Кейси, а проблем от вас – как от целой вражеской дивизии.

– При всем уважении, – замечает Кейси осторожно, – но это советник Альбер на меня напал. К тому же, если память мне не изменяет, он давно в запасе.

Глаза Мицлава на секунду вспыхивают, но он сдерживается. Он некоторое время с сомнением изучает Кейси, потом подходит к иллюминатору. «Избалованный мальчишка», – думает Мицлав.

Из его кабинета открывается вид на станцию и ее окрестности. Тройное солнце, бесконечно далекое, озаряет металлические конструкции мерцающим светом, и на его лицо падают голубоватые отблески.

– Вы находитесь в самой отдаленной точке на карте Содружества, лейтенант, – говорит полковник, не отрываясь от панорамы. – Дальше начинаются неисследованные территории. Система Лима. Худшее место для службы трудно представить – линия фронта здесь не проходит, боевые действия не ведутся, самое большее – стычки с противником периодичностью в один-два месяца. Станция существует только потому, что начальство считает необходимым поддерживать в этом районе военное присутствие. Это присутствие чистая фикция, но есть точка на карте, а для годового отчета этого достаточно.

И я привык, что сюда отправляют всякие отбросы, уж простите за невольную грубость. Но когда мне в руки попало ваше личное дело, даже я был удивлен. Вы ведь с отличием закончили Академию, вас так хвалили… Чего ради вы загнали свою жизнь в такой тупик? По вашему поводу только следственную комиссию собирали два раза.

– Ее оба раза собирал Альбер.