Роман Бобров - Шесть миров Бенджамина Брайана

–

Как вы умудрились так повредить ногу? – спросил врач.

–

Не помню, – ответил Бенджамин.

–

Это был мотылек. Ты пошел за ним, а он словно играл с тобой. Манил тебя, – напомнил старик.

–

Бенджамин, мне казалось, что вы полезли за какой-то бабочкой, – попытался уточнить сэр Хайди-младший.

–

Да. Вспомнил. Точно! Это был мотылек, – подтвердил Бенджамин.

–

Этот мотылек и есть твой поводырь в мире спиритизма, – сказал старик.

–

Но кто вы?! Откуда вы это знаете? Я никому об этом не рассказывал, – пролепетал изумленный Зант.

–

Я и есть этот мотылек, – спокойно произнес старик, по-прежнему глядя куда-то вдаль.

Онемевший Зант, не моргая, смотрел на старика.

–

Меня зовут Аолу.

Зант застыл словно статуя, и пожирал глазами собеседника.

–

А тебе надо научиться различать цвета и буквы,– улыбнувшись, заключил старик и посмотрел на оракула. Глаза Аолу были полны света и доброты.

Зант моргнул и почувствовал, как слеза скатилась по щеке. Тело заныло, требуя покоя. Оракул запрокинул голову и лег на скамейку, глядя в бесконечно синее небо.

–

Да. Мистер Бенджамин, лежите так, через двадцать минут мы подъедем к госпиталю, – сказал врач и отвернулся, глядя на дорогу.

–

Цвета и буквы… что все это значит? – спросил он, подняв голову. Но старика уже не было.

–

Что со мной? – спросил Зант сам себя.

Странное дело, но в мечтах Бенджамина всегда появлялся некто свыше, безмерно мудрый, как третье лицо, участвующее в его размышлениях. Он никак не мог объяснить это, просто мчался в своих мыслях куда-то вдаль, ведомый лишь фантазией. Недалеко от павильона с гигантским махаоном на крыше играли дети.

–

Это мой меч! – кричал один, вцепившись в прут от ветки клена.

–

Нет, мой! Я первый его взял! – кричал второй.

–

Ну и что. Ты его уронил, значит, теперь он мой! – не унимался первый.

–

Неправда! Он случайно упал! – подхватывал тут же второй.

–

Ну-ка, хватит! Отдайте мне сейчас же. Раз вы ссоритесь, значит не получит никто! – вмешалась подошедшая мать, отнимая несчастный предмет раздора.

"Вот так и мы", – подумал Зант, – "часто, ссорясь и заигрываясь, терпим лишения. И притом так и не понимаем, почему это произошло."

–

Бенджамин! Вы можете облокотиться на меня? Мы приехали? – спросил подошедший врач. За стеклом огромный госпиталь горел окнами холодного белого света.

–

Да, конечно! – ответил он и поднялся. Нога ныла и пульсировала.

После некоторых бумажных формальностей его поместили в небольшую палату на две койки. Вторая койка была не занята. "Отлично, – подумалось ему, – значит, мне никто не будет мешать". Тем временем Зант уже вышел из парка и добрался до своего дома. Плюхнувшись в мягкое анатомическое кресло, он все думал: "Цвета и буквы… Что же это? Как это понять?" Солнце уже село, на небольшой город опускался вечер. Ночь потихоньку брала бразды правления в свои руки, и оракул только сейчас почувствовал, как смертельно устал. Зевнув, он встал и отправился на кухню. Лежащая на столе газета приковала его внимание. "Изучаем цвета и буквы» – гласил заголовок рекламы дошкольного учреждения. Зант медленно подошел к столу и сел, не сводя глаз с рекламы.

–

Так это что же получается? – заговорил он сам с собой.

–

Я, по его мнению, в детском саду, что ли, нахожусь?

Вдруг сзади, из дальнего конца комнаты, послышалось шуршание крыльев бабочки. Оракул, оглянувшись, резко бросил туда взгляд. Звук прекратился. "Никого. Наверно, показалось," – подумал он, поворачивая голову, но вдруг резко остановился. За столом сидел старик.

–

Как вы здесь оказались? – спросил Зант.

–

Я всегда был здесь, – ответил старик.

–

Здесь? В комнате? – переспросил ошарашенный оракул.

–

Нет. В твоей голове,– сказал старик и улыбнулся.

–

Ты ненастоящий? Ты галлюцинация? – замешательству Занта не было предела.

–

Я такой же настоящий, как и эта комната, как ты. Я плод твоей памяти, накопленной за долгие столетия многими поколениями твоих предков.

–

Как это?

–

Есть память, глубоко в твоей голове, о которой ты не знаешь. Она накапливается и передается детям. Эта память управляет многими твоими поступками и формирует характер. Не ты принимаешь решения, а она, твоя скрытая суть.