Роман Бобров - Шесть миров Бенджамина Брайана

Вместо эпиграфа

Береги мои хрупкие мысли:

Они стали лужёной сильней.

Загляни в мои разные лица-

И в душе твоей станет светлей.

Пусть хранится заветною песней

Неизведанный новый напев,

Чтобы чувства, неба прелестней,

В сердце вспыхнули, разом согрев.

Чтобы неба хмурые тучи

В синеве растворились в прах,

Чтобы Солнца яркого лучик

Светлым счастьем застыл на устах.

Мужчина, лет сорока, сидел на складе в маленьком английском магазинчике в провинции Гемпшир и что-то усиленно мастерил из помятого листка бумаги. Маленького роста, с грубыми руками, но жилистый, он теребил небритый подбородок грязной рукой, оставляя серо-черные полосы и продолжая некую пародию на оригами.

–

Эй! Брайан! Тащи свою задницу сюда! – послышался голос из коридора.

Тотчас мужчина сорвался с места, поспешно положив плод своих трудов в карман.

–

Да, сэр Хайди, – сказал он, подходя к полному властному мужчине лет пятидесяти.

–

Скажи мне, какого черта я тебя здесь держу?! Почему уже полчаса как пришел товар, а ты его еще не разгрузил. Я тебя грузчиком брал, черт тебя дери, или мечтателем? Пошел вон! И если через пять минут товар не будет лежать по местам, я тебя не просто уволю. Я пробью тебе твою чертову голову, а потом ты еще месяц будешь отрабатывать, а я тебе не за плачу ни копейки! – сэр Хайди развернулся и ушел.

Бенджамин поспешно проследовал к пирамиде из ящиков и принялся за работу. Получал он катастрофически мало. Ему не хватало ни на что. Он годами не мог себе позволить купить одежду, вместо этого с благодарностью принимая обноски сжалившихся над ним соседей или знакомых. На еду у него тоже не хватало, поэтому соседка, работающая в благотворительной организации по опеке над бездомными животными, подкармливала его тем, что оставалось от несчастных кошек и собак. Говорить о каком-то самоуважении не приходилось, но было в нем нечто особенное. Что-то неуловимое, что не могли разгадать ни сэр Хайди, ни соседка, ни другие. Какая-то сила таилась в нем, будто дремала и ждала своего часа. Этот безвольный, опустившийся человек ничем, вроде бы, не выдавал себя. Он был равнодушен ко всему, что происходило вокруг: не спорил, не ругался, ничего, казалось, не хотел. Не пил, не курил, не играл в азартные игры, и, наверное, эта его независимость и отвлеченность больше всего раздражала сэра Хайди. "Он неуправляем!" – часто думал тот о бедном грузчике. Но все-таки была у Бенджамина Брайана одна страсть, которая являлась всем святым для него – мечты. Этот сладкий миг погружения в себя, в далекие миры. Именно они, мечты, давали ему независимость и свободу, отвлекали от всего того кошмара, в котором он жил. Они не давали ему сойти с ума, и они были смыслом всей его жизни.

–

Бенджамин! – послышался голос из-за двери, стоило ему только вернуться домой.

–

Здравствуйте, миссис Вайзли, – сказал он, открывая дверь.

Миссис Вайзли бесцеремонно прошла внутрь и по обыкновению выложила на ветхий стол тарелки, а старые собрала в стопку.

–

И когда ты возьмешься за ум, Бенджамин? Сколько можно вот так жить? Найди нормальную работу, женись.

Она практически каждый раз говорила одно и то же, чтобы хоть как-то оправдать свою заботу. Единственная причина, по которой она это делала, была жалость. Ей казалось, что если она перестанет его кормить, то он просто умрет с голоду, но не изменится. Не будет просить, ничего предпримет, просто сядет и умрет. И от этой мысли у нее холодело внутри.

Бенджамин не спеша перекусил и достал из кармана модель какого-то существа, которую он мастерил. Ему было необходимо определиться, каким все-таки будет в его мечтах летающее существо для перемещения по планете. Он был сторонником точности и всегда скрупулезно продумывал все детали объектов, участвующих в его мечтах. Взгляд его стал задумчивым, и он припомнил, на чем остановился. В его голове зажглись образы, ожили, и он ощутил себя там. Среди тенистых неандровых деревьев, на ветвях которых сидели маленькие мохнатые головастики. Их большие грустные глаза смотрели с какой-то просьбой. Это были трики. Трики обожали смолу ниандровых деревьев и прекрасно пели. Ласковые высокие голоса пели то в унисон, то строя аккорды. Зеленовато-желтый свет лился от огромного газового гиганта, занимавшего полнеба. Недалеко от деревьев тек ручей, наполненный ярко-синей водой.