Скотт Адамс: Gothic love II. Крионика

– Ну, раз все не против, что думаете по этому поводу?

– Я не верю. Утопия какая-то, – сказал Женя и отчего-то помрачнел. Он и до этого-то был без настроения, а теперь сидел мрачнее тучи.

– Не вижу смысла в этой крионике, во всех этих капсулах. Конечно, это фантастика, вряд ли здравомыслящий человек пойдет на это. Да даже если человек болен, и лекарство будет найдено лет так через сто, есть ли смысл жизни там, в другом веке? Без семьи, друзей. Ну, вылечат они болезнь, а с жизнью что делать? Кругом никого, никому ты не нужен, да и в квартире твоей давно уже кто-то живет или ее нет вовсе. Сто лет – срок большой, может, и страны уже не будет. По мне так нужно обзаводиться семьями и детьми. Это, на мой взгляд, и есть прививка общества от всех болезней и невзгод. Потомки – это и есть наше бессмертие, – заслушавшись речью отца, Женя уронил вилку.

– Что-то с тобой не так сегодня, – прищурился отец.

– Да нет, пап, все нормально.

– А ты что думаешь о детях? Когда нас с матерью внуками порадуешь?

– Пусть сначала девушку встретит достойную, в гости пусть приведет, познакомит нас с ней, – нравоучительно начала мать.

– Катя беременна, – между делом сказал Женя. Все замерли.

– А говоришь «ничего», – сказал Игорь Петрович и сам помрачнел.

– Вот и познакомились, – сказала мать и, воспользовавшись салфеткой, встала из-за стола и вышла на кухню, притворив за собой дверь.

Отец постучал пальцем по виску, с досадой смотря на Женю, сделал глоток вина и вышел следом.

– А что я не так сказал? – спросил Женя у Рейма, когда они остались наедине.

– Я вот вообще не разделяю этой идеи семьи, детей. Зачем? Кому? И отец туда же: «продолжение рода», «потомки», а сам только-только семью в полном составе снова обрел. Оно ему надо было? Думаю, было бы надо, давно бы вернулся – или не уходил из семьи вовсе.

– Ром, ну он тоже не святой…

– Оно и видно! – перебил брата Рейм. – Нет, чтобы жить в свое удовольствие, делать что-то полезное в этом мире, заниматься творчеством, стать незаменимой частицей механизма, остаться в истории.

– Ну, я смотрю, ты с высоты своих лет много в этом понимаешь, – посмеялся Женя.

– Я не о себе, я об обществе в целом: потомство им подавай, а кому оно нужно? Работать на автомойки за три копейки? Или что?

– Ну, это уже кто на что выучится, а так ты лишаешь себя… – Женя замолчал.

– Чего?

– Обеспеченной старости. Кто тебе воды подаст, когда совсем состаришься?

– То-то я смотрю на бабушку, много ей кто воды из нас всех подает. Мы тут – она там на пенсию свою живет, о какой обеспеченной старости идет речь? Это что получается, дети – вклад в нашу счастливую старость? Потом проценты в виде стаканов с водой будем получать?

– Дивиденды, – сказал Женя, улыбнувшись.

В этот момент с кухни вошли родители. Отец очень галантно проводил Наталью Семеновну до ее стула, отодвинул его и предложил сесть, затем вернулся к своему месту и продолжил ужин.

– Что мы пропустили? – спросила мать.

– Мы с Реймом только что выяснили, что он еще не готов заводить семью, – сказал Женя.

– Ты, я смотрю, давно готов. На каком месяце Екатерина? – спросила мать.

– На седьмом, – ответил Женя.

– Ну что с ним делать, Игорь? – на глазах матери снова появились слезы.

– А что? Как я и сказал, поможем молодой семье. Она же в твоем подчинении, Жень? – Женя аж глаза выпучил.

– Ну что ты удивляешься? Я понял, о какой Екатерине ты говоришь. Твоя секретарша? Ее заявление на декретный отпуск в том месяце оформляли.

– Какая пошлость! – вырвалось у Рейма.

– Рома! – удивилась мать, но в душе, видимо, была согласна с высказыванием сына, просто не могла сама это произнести. Она взялась за голову, затем откинула выбившиеся пряди назад.

– Ты ее хоть любишь? – спросила Наталья Семеновна.

– Мам, а ты спроси у него: он знает, что это такое? – снова высказался Рома.

– Лучше помолчи, – сказал Женя.

– Нет проблем, – сказал Рейм и встал со своего места. – Меня что-то тошнит, пойду прилягу.

Рома не спал всю ночь, жалея, что пришел домой, а не поехал к Шабрири и Герману. Он все думал, что они – наглядный пример любви, искренней, чистой и настоящей. Шабрири и Герман не раз говорили, что разделяю взгляды «чайлдфри», может, это их влияние так подействовало на Рейма, что он взял его за основу как нечто правильное, а детей – как возможное, но совсем не обязательную часть отношений между мужчиной и женщиной. «Обеспеченная старость», – никак не выходила эта фраза у Рейма из головы. «Да не нужна мне никакая старость… Ни жизнь, ни смерть», – тут Рейм понял, что вся его жизнь после смерти Марго стала одним сплошным сюрреализмом, противоречивой и непонятной для него самого. И мысль, словно пуля, прошила его мозг насквозь: все боятся, что он покончит с собой, но на том свете его никто не ждет. Никто не знает, что он вовсе и не стремится на тот свет, ведь летать одному на облаке необъятную вечность – не самый лучший исход. Но и жить без Марго он тоже не может: без нее это будет не жизнь, а какое-то существование, как безвкусная пища, несмешное и неинтересное кино, от которого все в полном восторге, холодное лето, зима без снега, тикающие часы – которые вновь отбивают прожитые минуты, кидая их в копилку вечности. И как бы его ни воротило от всего происходящего, он не может заснуть навечно, погрузиться в мир грез и никогда больше не касаться реальности.