– Мы так ехали тогда на вокзал, помнишь?
– Помню…
Они молча сидел и пили вино. Пока Рейм не увидел на глазах Шабрири слезы.
– Умирать не страшно. Страшно, оставлять всех любящих тебя, рушить их мир, привычный уклад.
– Как механизм, в котором не хватает очень важной детали.
– Незаменимой, – она вытерла слезы и посмотрела на Рейма. – Как вчера добрался до дома?
– Нормально, – устало сказал Рейм. – Если бы у тебя была возможность увидеть будущее, ты бы согласилась?
– Но мы и так видим будущее, в книгах и кино.
– Нет, я говорю не просто увидеть, а жить в будущем, лет так через сто.
– Хмм… – задумалась девушка. – Сложно сказать. Я раньше всегда хотела отправиться в прошлое, в восемнадцатый, девятнадцатый век.
– А теперь?
– Теперь повзрослела. Наши потомки в молодости будут романтизировать наши дни, а много ли в них хорошего? Вот и я думаю, что все это относительно. Научно-технический прогресс интересен в его развитии, в его пути, а не в конечной стадии. Пользоваться благами техники и упустить ее развитие – думаю не слишком здорово. А почему ты спрашиваешь?
– Да просто… – Рейм задумался рассказывать ли Шабрири о докторе Сегаеве и его предложении. К Шабрири он относился очень тепло и кому, как не ей он мог рассказать обо всем? Но какое-то черное затворничество, поселившееся в его душе в последнее время, словно кричало ему о том, чтобы он оставался со своими мыслями наедине и вообще поменьше говорил. – Просто, – выдохнул парень.
В коридоре послышался звук шагов. В студию вошел Герман. Он был одет в черно-красную латексную футболку, кожаные штаны с ремнями и пряжками вокруг ног, на голове у него был хвост из черно-красных дредов, и несколько широких прядей свисало вокруг лица. Глаза были сильно подведены черным, а в зрачках были видны белые линзы.
– Это был самый загребанный день! – и он шаркающей походкой дошел до дивана, помахал Рейму и сел рядом с ребятами. Шабрири поцеловала парня и взяла его за руку.
– Как фотосессия? – спросила девушка.
– Футиристично, – сказал Герман. – Но если будущее будет действительно таким, каким оно было на этой фотосессии, я рад, что не доживу до него.
– Как я посмотрю, сегодня темой будущего пропитано все кругом, – протянула Шабрири.
– Мы как раз обсуждали… – но Рейм так и не договорил о крионике.
– Я не против будущего, только не такого. Потом посмотрите в журнале.
– Я налью тебе вина, – сказала Шабрири и, поцеловав Германа, ушла на кухню.
Герман посмотрел на Рейма.
– Вводи меня в курс дела, с удовольствием придамся рассуждениям: у меня как раз на съемках родились пара мыслей.
– Хорошо, – Рейм на минуту задумался, но затем продолжил. – Представь, что сегодня ты ложишься спать, а просыпаешься уже лет через сто, двести.
– Ты о криоконсервации? – спросил Герман, и Рейм кивнул. – Только если бы я сильно боролся за эту жизнь, возможно, из страха перед смертью. Но сама идея вечной жизни не прельщает меня настолько, насколько я бы хотел прожить короткую, но яркую жизнь.
– Яркую, но чтобы в черном цвете?
– Ну, само собой. В таком, знаешь, насыщенном черном цвете, – улыбнулся Герман.
Послышался звук затвора фотоаппарата – парни повернулись к двери: на пороге стояла Шабрири и снимала их.
– Отличные кадры, – сказала она еле слышно, просматривая материал.
– Вот так всегда, – Герман обратился к Рейму. – Ни минуты без фотоаппарата.
– Шикарно, – проговорила Шабрири. – Какой контраст, – и, посмотрев на парней, послала воздушный поцелуй, а затем ушла на кухню.
Прохожие оборачивались Рейму вслед, когда он шел по Ленинградскому шоссе, а те, кто шел навстречу, с интересом заглядывали в лицо, рассматривали одежду. На все это у прохожих было не больше полминуты времени с момента, когда они замечали Рейма, и заканчивая моментом, когда он проходил мимо. Иногда, Рейм и сам с особым интересом рассматривал прохожих, как бы в зеркальном отражении показывая им, что такое поведение очень некультурное, что необязательно во все глаза смотреть на выделяющегося внешне человека, даже если очень хочется. Иногда он напоминал себе мима, с точностью повторяющего заинтересованный взгляд встречного человека.
Конечно, в обычный день Рейм крайне редко замечал к себе пристальное внимание, а порой то ли не замечал вовсе, то ли было не до прохожих. Сегодня же он был словно уязвлен всеми этими взглядами: они обжигали его, и где-то внутри у Рейма начинал зарождаться гнев. Тогда парень свернул с шоссе и решил пойти тихими дворами – здесь хоть людей и не меньше, зато гораздо меньше желающих вторгнуться в личное пространство любопытными взглядами. А ведь гуляя по городу с Марго, Рейму действительно было все равно, кто и что о нем подумает, как посмотрит, что скажет, проходя мимо. Сейчас же он все чаще начинал чувствовать дискомфорт от всеобщего внимания.
Читать дальше