Сергей Тимофеев - Из того ли то из города...

— Ты что же, в первый раз меда хмельного отведал?..

— Не то, чтобы в первый… Такого — в первый… Значит, охмелел просто?

— Ну да.

— А не натворил ли чего… лишнего?

— В общем, нет… Не успел, должно быть, потому как глазом моргнуть не успели, ты уж и осел, и захрапел. Ну, мы тебя в охапку, и сюда, в дружинницкую. Разве что, вот, когда лебедя жареного к столу княжескому несли, ты блюдо выхватил, окошко высадил, да лебедь туда и выкинул: отпускаю, мол, лети себе… Слугу, который тебе помешать пытался, блюдом тем слегка приложил, он сегодня так лицом опух — в дверь не лезет… Пока несли тебя, лаялся крепко… Да нет, ничего такого лишнего что-то и не припоминается…

— Это хорошо… Давно ты на службе княжеской?

— Не то, чтобы очень, так…

— Ну, и как тебе?

— Скучновато. Все больше пиры да застолья. Мхом зарасти можно. Оно, конечно, коли невмоготу станет, отправляйся себе на заставу, Степь стеречь. Только это до последнего времени так было. Нонче князь, как услышал вести про Чернигов, ратью идти собирается. Богатырей со всех концов сокликает. Потому и ехать тебе велено…

— Как, ехать? Куда? — Илья мало что пирог не выронил. Он, пока слушал, роздыху себе в отношении пирогов не давал.

— В Рязань. За Добрынею.

— Постой-постой. В Рязань… Не слыхал. Это где ж это? И отчего тебя не посылают?

Алеша вздохнул.

— Мы, вишь, с Добрыней не очень-то ладим. Встречались уже. Коли мне ехать — обязательно мы с ним сцепимся, и проку никакого не будет. А тебя он, может, и послушает. Про тебя уж и слава по земле пошла…

Спокойно так сказал, не завистливо, как бы между прочим.

— Отчего ж это вдруг — сцепитесь?

— Так ведь он с Рязани, а я — с Ростова. Куда там Рязани против Ростова? Так себе, слобода невеликая…

— Да ну? А твой Ростов что?.. Я и про него, признаться…

— Мой-то? Всем славен, всяк знает. Потому как у нас особый город, он, вишь, на два конца поделен. На одном мы живем, ну, кривичи, вятичи, радимичи, а в другом — меря. Это народ такой, от нас особенный. Они в силу камня верят…

— Чего? — не понял Илья.

— Ну, камень есть там у нас на озере. Громадный. Из земли боком торчит. Серый, но коли дождь пройдет, вроде как синим становится. Вот он у них, то ли их богатырем окаменевшим почитается, то ли еще чем — мне как-то и не за надобностью. А в остальном, — две руки, две ноги, на макушке шапка.

— И что, вправду велик он, Ростов твой?

— Чернигов видел? Поболее его будет. А ежели с Киевом сравнить — так поменее. Он вдоль реки стоит, вдоль Пижермы. Название какое-то непонятное. И еще озеро есть, огромное. Неро прозывается. Про него говорят — спас как-то раз дружинник дочь княжескую от ведуньи. Звали дочку Нера. От нее-то и пошло название.

— И что ж там такое промеж ней и дружинником приключилось, коли ею озеро назвали?

— Говорил же, за ненадобностью мне… Кабы промеж меня и ей чего было, а так — ну, зовут — и зовут… Улицы у нас тоже бревнами вымощены, земля уж больно водой напитана. Пустошей много. Терема — как в Киеве.

— И далеко дотуда?

— Как до Рязани, только подалее, верст с пятьсот будет…

— А от Киева до Рязани?

— Вся тысяча…

И кто Илью за язык тянул?

— Все ближе, чем от Киева, этот Ростов твой. Весточку твоим передать, ежели что, с оказией?

— В ножки тебе за то поклонюсь, — серьезно ответил Алеша, и снова чем-то напомнил Илье отрока. — Я им и гостинцев соберу…

Как Алешка описывал, так оно и на самом деле было. И речка, и озеро, и город по берегу речному, приземистый из себя, крепкий, ровно гриб-боровик. Такие недруг должен стороной обходить, а коли укусить попытается, то как бы зубов не пообломать.

Сюда Илья поначалу и отправился, гостинцы с весточкой передать. Его коню такие расстояния перемахивать не привыкать стать. Как раз в базарный день угодил, потому — нигде по дороге крюка не давал и ни во что не ввязывался. И не пожалел, что слово Алеше дадено. Много чего интересного услышал. Алешка-то, оказывается, из первых в городе. Про него такое тут сказывали, не разберешь, где правда, где придумка. Но даже если вполовину правды, то и тогда выходило, не зря он у князя в дружине богатырской. Алеша и со змеями, и со зверьми чудными, и с богатырями степными да заморскими, что обиду чинили, — со всеми порасправился. Сколько ратей однова погнал, не сосчитать. Даже песни про него складывать стали.

Только это половина пирога. Другая же половина в том состоит, что крепко-накрепко закрепилось за Алешей прозвище бабского пересмешника , а такие прозвища, как известно, за просто так не даются. Ежели и здесь все слышанное на веру принять, так он по этой части пуще змеев дока выходит. Едва ли не половина города у него в родне…