Сергей Тимофеев - Из того ли то из города...

Ну, что за столами творится, оно везде одинаково. Разве яств да питья поболее. Шум стоит такой, ничего не слыхать, потому как один другого переорать думает. А этот другой, он тоже не лыком шит; плеснет в глотку из кубка, и ну орать пуще прежнего. Рук столько по столам шастает, не понятно, как разбираются, где чьи.

Тут князь приметил Илью, столбом застывшего в дверях.

— Вот и он, гость наш званый, — молодой голос перекрыл сразу умолкший шум. Кто-то повернулся в сторону Ильи, кто-то продолжил трапезу, не обращая на него никакого внимания. — Ну как, исполнил поручение, вдосталь Соловья напоил?

Что ни сказать, все впустую будет. Разве объяснишь? Потому Илья просто кивнул.

— Весть донеслась от Чернигова. И вправду богатырь какой-то там объявился, бой в одиночку с басурманами выдержал, погнал их от стен города обратно в Степь. Уж не об тебе ли?

На этот раз Илья плечами пожал: мол, понимай, как хочешь.

— Что ты не больно разговорчив… Ну да ладно. Вот тебе три места на выбор: первое — рядом со мной садись, второе — с богатырями моими, третье — где сам пожелаешь.

— Мало мне одного места, — буркнул Илья. — Не можно ли сразу два взять?

— Как это?

— А так. Не прилично мне, деревенщине, рядом с князем садиться. Потому, согласно слову твоему, и хочу взять себе сразу два: сам пожелавши, с богатырями твоими сесть.

— Будь по-твоему, — расхохотался князь. — А ну-ка, живо несите Илье свет Ивановичу ведерную чару меда хмельного!.. Садись, богатырь, где выбрал. Сразу на два места садись, с богатырями моими. Не все здесь нонче, иные в разъездах. Тех же, что за столом, изволь любить-жаловать: двое братьев-залешан, двое братьев Хапиловых, братья Збродовичи, семеро удальцов, Алеша, богатырь ростовский… Ничего тебе про них говорить не буду, сами промеж себя поговорите.

Поклонился Илья князю с княгинею, к скамье направился. Тут-то и оказалось, что места он себе два выбрал, ан и одного нету. Так, с полместа осталось, на краешке. Богатыри же и ухом не ведут, что товарищ к ним новый прибыл, что и встретить его полагается как товарища. Нет, бражничают, и ухом не ведут. Добро же! Каков привет, таков ответ.

Примостился Илья на краешек аккуратненько так, чтоб никого не потревожить, потерся об скамью той самой частью, которой девки виляют, парней завидя, а потом этой же самой частью ка-ак двинет!.. Скольких-то с другого конца лавки ровно ветром на пол сдуло. Остальных же так сдавило, не продохнуть. Один вскочил, толкнул рядом сидевших, вскинул руку.

Не на того напал. Такому приему Илья и сам кого хочешь научить может. На лету подхватил ножище булатное, будто перышко, за рукоять. Не стал обратно кидать, в стол вогнал, чуть не до половины. Хорошо встречают у князя, нечего сказать.

Те, которые на полу оказались, тоже поначалу драку затеять хотели, да угомонили их товарищи. Пересели на скамью напротив, зыркают на Илью злыми глазами. А тому до них и дела нету. Придвинул к себе кабанчика жареного, отведывает. В одной руке — кабанчик, в другой — хлеба ухватил. И то сказать, сколько времени во рту маковой росинки не было. Слуга принес чару ведерную, с медом хмельным, выдержанным. Серебряная, в форме обычного ведерка, с каким бабы по воду ходят. Поменее в себя вмещает, нежели ведро, однако и то сказать, не каждый смог бы опрокинуть такую единым духом.

Илья смог. Вот кто бы еще объяснил — зачем? Конечно, у них в деревеньке тоже меды варили. Всякие — и шибко хмельные, и не особо, и с травами пряными. Только такого, как у князя, прежде не пивалось. Ни по крепости, ни количеством. Ажно дух перехватило, как чарой об стол грохнул. У него слезы из глаз, воздух ртом хватает, а соседи его по столу заливаются — чего ж не заливаться, коли они к этому делу привычные. У него по жилам огонь течет, руки-ноги не шевелятся, а они кивают в его сторону, пересмеиваются. Потом вроде как вздохнул полной грудью, да такую силу в себе почувствовал, что вот выведи сейчас в чисто поле, укажи на кольцо, в землю врытое, ухватил бы за это кольцо, поднял над собой землю-матушку… Хлеб с кабанчиком кончились, птицу подхватил, рыбину в две руки к себе подвинул, мису с грибами, еще чару, на этот раз обычную… Запеть захотелось, руки раскинуть и в пляс пуститься, что ж тут у князя, гудочников не найдется? Глянул на тех, кто вокруг сидит: вон они, богатыри киевские! С такими не то что в Степь, всех царевичей-королевичей, что с мечом сунутся, за самое тридесятое царство загнать можно. Это ничего, что не ласково приняли. Главное, чтоб мысли у всех одни были, о земле родимой… Да и нельзя сказать, — неласково, ишь, подливают-подкладывают…