Вздохнул Михей.
— Они полон за собой не водят. Они его сразу в Степь, под охраною. Нет здесь никого.
Снаружи шатра послышался резкий окрик. Михей вздрогнул.
— Пора мне. — Он опустил голову, пожевал губами. — Кличут. Прощевай.
Вышел наружу, Илья за ним. Только и увидел, как подошел Михей к степняку, — тот его за шкирку, вздернул поперек седла, развернулся и подался себе.
Вот, к примеру, снег на покатой крыше. Лежит себе ровненько, играет под солнышком белым с золотом. А скатай снежок поболее, кинь умело — дрогнет, и поначалу ручейками, а там уж и речушками, обгоняя сам себя, потечет вниз, к краю крыши, а там уж и ухнет где хлопьями, а где комьями. Так и вокруг Ильи: где отдельные всадники, где группы, где вереницы, потянулись к дороге, на которой он недавно свой первый бой принял, сливаясь там в широкую ленту, пропадавшую в лесу, ровно вода в водовороте.
Сколько ж их тут? А сколько еще в Степи осталось? Коли всей силой навалятся, никакая дружина не удержит. У того и конь получше, и оружие, супротив другого, — да разве есть в том разница, что за размер у саранчи, на поле твое налетевшей — с палец али с ладонь? — числом больно уж велики и прожорливы не в меру. Тут в одиночку ни один князь не справится, хотя бы и киевский, тут всем миром нужно. Как в деревне, при пожаре. Полыхнул дом — одной семье никак не сдюжить, а ежели всей деревней взяться… Оно, конечно, и всей деревней можно не сдюжить, но все ж таки надежды поболее.
Утекают степняки. Редко кто в его сторону взгляд бросит. Буга-богатырь стороной миновал. Этот приостановился. Тяжело посмотрел, и вздохнул тяжело. Ну да ничего, глядишь, доведется еще встретиться, коли жадность опять в землю нашу приведет. Тогда спор и решится. На миг представилось Илье поле широкое-преширокое. Синь небесная, над травами мягкими. И две рати, одна против другой. По одну сторону — Степь дикая, до грабежа жадная, по другую — собрались все князья, сколько ни на есть, объединили дружины, единой грудью встали на защиту земли родной. Из конца в конец протянулись рати, конца-краю не видать. Скольких оплакивать будут, коли в сечи смертельной сойдутся. И вроде как голос ниоткуда, да такой громкий, чистый и ясный, что каждый его слышит, каждый понимает. И говорит этот голос, чтобы сразились посреди поля, перед ратями, два наисильнейших богатыря, и кто победит, тому и условия ставить. Коли степной богатырь верх одержит, платить дань Степи во веки вечные, а коли наш, чтоб и духу степняков возле границ не бывать. Раздалась Степь, вырвался изнутри нее Буга-богатырь, вот как сейчас мимо проехал. А из нашей рати — он, Илья, суровый, возмужалый. Мелькнуло видение — и пропало. Снова Илья посреди становища, посреди потока людского, обмелевшего.
Правду сказал Волх — еще до полудня никого под стенами не осталось. Только один его шатер пнем торчит, степной подарок. А на городских стенах волнение. Не могут люди поверить в избавление свое. Где ж это слыхано, чтоб дикие вот так запросто ушли, не солоно хлебавши? Они ж завсегда, коли ухватить не в силах, стрелами огненными засыпали. И что это там посреди поля оставили? Может, это ихний волхв какой-то, чары насылать будет, а они тем временем в место безопасное схоронятся?
Нашлись храбрецы, наведаться, посмотреть; не век же за стенами прятаться. Выехали те с опаскою из ворот, запирать за ними не стали — на всякий случай. Держаться доглядатаи кучкой, коней не торопят. Одно дело со степняками грудь в грудь, они хоть и воины, а все ж таки люди; здесь же пока неведомо что схоронилось. Храбрость без должной оглядки, она до хорошего не доведет. Смотрят, а неведомо что само им навстречу шествует. Человек как человек, и вроде даже на них похожий, не из диких. И оружие нашенское, и доспех. Идет себе без опаски, коня ведет в поводу. Остановились, подождали, пока приблизится.
— Ты, мил человек, погодь пока, — крикнул один. — Ты нам ответь поначалу, да по правде. Как тебя звать-величать, откуда родом, по какой надобности?
— Звать меня Ильей, по батюшке — Ивановичем, родом из земли Муромской. В Киев мне надобно, да вот заплутал ненароком…
— А у степняков как оказался?.. — опять спросил кто-то, а другой пробормотал: — Ишь ты, откуда занесло. Земля Муромская, чай, не ближний свет. По выговору — и впрямь из калачников. Погоди, со степняками-то. Бывал я в тех краях, поспрашаю малость…
Ну, и начал Илью про город спрашивать, про деревеньку их, про местность окрестную. Отвечает Илья, как может. Выходит вот только не совсем здорово. Откуда ж ему знать, где кузнечный ряд, где палаты купеческие, где еще что. Вот и приходится отвечать: «говаривали, что там-то», «слышал, что там-то». Пустое все; однако ж, как говориться, соврать — негоже, да и себе дороже.
Читать дальше