Сергей Тимофеев - Из того ли то из города...

— Да что ты нам все: «говаривали», «слышал», ровно нигде и не бывал? Ты вообще-то, окромя деревни своей, выезжал куда, али нет?

— Случалось, — спокойно отвечал Илья.

— Случалось… — поддразнил спрашивавший. — Лапотник. Сидел, небось, всю жизнь на печи, да ел калачи. А еще доспех воинский нацепил, оружие… Владеешь чем, или для острастки, чтоб не приставали? Ряха-то, вишь, какая.

— А ты спробуй, — по-прежнему спокойно предложил Илья.

— Придет время, спробуем. Скажи теперь, как к степнякам попал, да что у них делал.

— Так говорил же прежде: заплутал. А что делал? Блинами потчевался, ряху наедал. Веришь, нет?

— Чего ж не верить, правду — ее за версту видать… Может, ведаешь, чего это они оглобли повернули? То не высунешься — враз стрелу схватишь, на стены лезли, ровно муравьи, то вдруг стихли на пару дней, а затем и вообще восвояси подались? Что у них там на горке приключилось?

— На горке-то? На этой-то самой горке меня Буга-богатырь блинами и потчевал. Слыхал про такого? Я ему теперича ближе брата родного. С любого шкуру спустит, коли меня хоть пальцем тронуть посмеет.

— Чем же это ты ему так угодил?

— А тем, что не больно любопытный.

— Ишь ты, ежака… Слыхивали мы про Бугу. Ты хоть и дороден, а куда тебе супротив него. Вздуть бы тебя хорошенько, за лжу.

— Так я чего… Могу и булаву свою одолжить, на дело доброе. Держи.

И Илья легонько так подкинул булаву допросчику. Тот ловко ухватил ее одной рукой за рукоять, и, не успев выпустить, грохнулся на землю, вывалившись из седла. Будто неведомая сила выдернула. Стоявшие рядом кони, заржав, испуганно шарахнулись, створки городских ворот подались в стороны: то ли чтоб посланных обратно принять, то ли чтоб подмогу выпустить.

А Илья стоит себе спокойненько, голову склонивши, в небо чистое поглядывает, будто и не причем. Едва посланные с конями совладали, напустились на него. Бранят, на чем свет стоит. А упавший поднялся тем временем, ничего не понимает. Крутит булаву за рукоять, мало дыру в земле не выкрутил, поднять же — никак. Бросил наконец.

— Да ну его, — сказал беззлобно. — Этакая-то тяжесть небось одному Святогору под силу. Забирай. — И товарищам своим. — Из наших, должно быть. Экую дурь учинил. Степняку в жизнь не додуматься. Стало быть, не врал, про Бугу-то? — Это он опять Илье.

— Про Бугу не врал, — Илья подошел, поднял булаву, — про блины врал. Случаем я на степняков вышел. Попал на пепелище, что от селения осталось, мне там один погорелец рассказал малость, как все было. Разгорелось ретивое, решил поквитаться, и в засаду угодил. Обманули они меня. Ну, а как здесь оказался, потешиться решили, отдать аслану своему на растерзание. Пришлось согласиться, сами видели, сколько их… Только уговором поставил, чтоб пока не одолеет меня Буга ихний, город в покое оставили… Ну, и еще кое-чего…

— Вон оно как… — раздумчиво протянул горожанин. — Так ты, значица…

Илья пожал плечами.

— Ну да, как-то так…

— Выходит, в долгу мы перед тобой…

— С чего бы это? — опешил Илья.

— С того, про что ты умолчал. Выходит, это из-за тебя степняки осаду сняли… Выходит, это ты город наш от разорения спас… — в упор глядя на Илью, очень медленно произнес горожанин и вдруг, сорвав с себя шелом, поясно поклонился.

— Да ты что, что ты! — подскочил к нему Илья, ухватил за плечи, приподнял и прижал к груди. — Не тебе мне, а мне вам в пояс кланяться надобно. Не за себя вы стояли-держались тут, за всю землю нашу, матушку. Не пустили дальше ворога лютого, разорителя хищного…

Видя такое дело, и остальные спешились. Зовут Илью в город, спасителем величают, как ни отнекивается. Мало не насильно повели. А на стенах дивуются, не поймут, чего и подумать: то ли приветили незнакомого приветом особым, то ли повязали.

Дошли до ворот, те распахнулись во всю ширь; слова еще не было молвлено, а уж понеслась мысью по домам-теремам весть радостная, разрастаясь толками да небылицами, что прознал про беду ихнюю князь стольнокиевский, выслал им на помощь богатыря сильномогучего, самому Святогору под стать. Те, кто на стенах, мол, сами видали, как подъехал он ко силушке великоей, что город взаперти держала, как он стал-то эту силушку великую конем топтать да копьем колоть, а и побил он эту силушку великую, смертным боем всю, до единого, всего за два дня и две ночи. И хотя не так все было на самом деле, а только попробуй кто поперек слово сказать — хорошо, ежели просто на смех поднимут, так ведь могут и трепку задать. Нашел время, когда с правдой своей сунуться, да и неправда это, коли все вокруг в один голос иное поют. Еще и про то вспомнили, как прежде богатыря оборону держали. Тут каждый, даже из тех, кто носа высунуть не посмел, припоминал, как выходил за стены, как летели влево вправо враги поверженные, от одного вида его устрашающего, не токмо что от «ка-ак размахнулся, да ка-ак дал…» Ну, богатырь, оно, конечно, тоже помог, не без этого… Но — потом…