Сергей Тимофеев - Из того ли то из города...

Ну как тут не узнать Добрыню! Ан нет, заворожила песня величальная, никто кроме как на жениха и не смотрит.

Поклонился гусляр жениху, шаг шагнул — против невесты стал.

Закончил величать невесту, назад отступил, против князя встал.

И так он это спел, что Илья только вздохнул: ни к чему все его увещания были.

Нахмурился князь, вскинулся Алешка, медленно, очень медленно повела головой Настасья — глаз не сводит с гусляра. А тому скрываться без надобности. Полетели гусли расписные на стол греческий, спорхнула на пол шапка.

— Добрыня!..

А тот уже в Алешку вцепился, через стол его тащит…

Жил да был на свете белом Иванище. Кто его так прозвал, отчего — неведомо. Других — тех просто Иванами зовут, а этот вдруг — Иванище. Может, его тоже поначалу Иваном звали, только спросить не у кого. Потому — откуда он такой взялся, где жил-был, про то тоже неведомо.

Вот вздумалось как-то Иванищу этот самый белый свет, на котором он жил-был, обойти да посмотреть, где как люди живут. Вдруг где получше будет, чем в родимой сторонке? Там и осесть можно, хозяйством обзавестись, остепениться. Сам ли до того додумался, али надоумил кто, а только вскинул на плечо суму, взял в руки клюку о сорок пуд, лапотки надел о семи шелках, а посредь шелков каменья самоцветные заплетены… Или это он уже потом в лапотки такие обулся, а поначалу в простых отправился?.. Ну да не про то речь. Идет это он себе, днем — по красному солнышку, ночью — камешки самоцветные в лапотках ему путь кажут… — Или, все-таки, изначально они у него там были?.. — Сто царств-государств прошел, сто морей переплыл, а чтоб где приткнуться, того не отыскал. Тут ему жарко, там — холодно. Тут каждый день как из ведра льет, а там — вёдро, воды напиться не отыщется…

— Погоди, — прервал Веденю Илья. — Ты вот для чего мне все это плетешь? Аль не говорится в народе: живал молодец в деревне, веселья не знал, а как на чужбину подался — так и совсем зарыдал? Ты мне про Костянтин-град расскажи… Как там, что там…

— К тому и веду, — по виду обиделся Веденя. — Что да как — сам увидишь. А я тебе — что знаю…

Угораздило же князя подсунуть эдакого толмача. Правду сказать, с ними и у князя не густо. Только уж этот — из ледащих ледащий. Один в один с тем самым греком, которому Илья…

В общем, выхватил Добрыня Алешку из-за стола, и пошла потеха. Не припомнит Илья такого, чтоб в палатах княжеских, да еще при нем самом, потасовку учиняли. Может, когда раньше и случалось, а при Илья — нет. Народ с мест повскакал, Настасья чувств лишилась, гречанка мало не под стол забралась, один венец с глазами над скатеркой торчат, ан никто не вмешивается. Шумят, гомонят, однако ж знака со стороны княжеской не было, чтоб разнимать, потому и не вмешиваются. Илья поближе подобрался, кабы что…

Алешка все сказать пытается, а Добрыня совсем с ума съехал. Ему сейчас под горячую руку лучше не попадаться. Только Алешка не лыком шит: то присядет, то под кулак Добрынин поднырнет, то ножку подставить норовит — оно, конечно, не по-дозволенному, ан со стороны посмотреть — и дешево, и сердито. Степняки недаром ухватки такие усвоили.

Ждет Илья, как подустанут. Сейчас сунуться, самому достанется. А те, кажется, разохотились. У обоих уже по одному глазу натучилось. Приметил Добрыня, что Алешка ему все под руку уходит, да как даст вдругорядь снизу вверх. От всего сердца получилось, отлетел Алешка шагов аж на пять. Другой бы не встал, а этот подхватился, — и опять полез. Махнул Добрыня, присел Алешка, подскочил, да как ахнет в ответ, и тоже от всего сердца. Ну, Добрыня не отлетел, а так, можно сказать, пошатнулся слегка, — на пол портами оперся…

Видит Илья, плохо дело. Еще малость, и никакой князь народ не удержит. Больно уж заразительно сцепились богатыри. Пока еще, — это народ, — спорят промеж себя, кто одолеет, но коли уж до спора дошло, до побоища — рукой подать. А тут как раз одно к одному сложилось. Во-первых, Алешка с Добрыней обняли друг друга, ровно медведи, пыхтят, сопят, один другого опрокинуть норовит. Во-вторых же, гридень какой-то, из младших, ведро с водой тащил. Он, должно быть, его на варню волок, а как шум заслышал, не утерпел, заглянул. Ухватил Илья ведро, шаг шагнул, да и выплеснул его на богатырей. На беду, гридень за дужку ведерную зацепился, а Илья и не заметил. Вслед за водой на Алешку с Добрыней плюхнулся; не Илья, конечно, гридень. Те расцепились, тут Илья промеж них и влез. Ухватил за плечи, прижал к себе изо всей мочи, а ну, кончайте, говорит, ровно дети малые. А сам забыл, что у него шишка во рту, как с Добрыней договаривались, чтоб не узнали. Так и впрямь не узнать. Глядит князь, глазам не верит. Вроде как его богатыри, только какие-то побитые; у двоих глаза заплыли, у третьего — щека оттопырилась… Так двое только что на кулачки, а третьего-то когда приголубить успели?..