А. Седых - Башня Континуума. Слава Резонансу

В обычной ситуации Мерфи бы первым делом поставил новоиспеченного президента навытяжку и задал бы этому сопляку первостатейную трепку за прошлые, а равно и будущие прегрешения – авансом, так сказать. Но сейчас председатель совета директоров был слишком счастлив для нотаций и нравоучений. С шести утра каждые десять минут он получал триумфальные сводки о продажах Девятьсот Двадцатых. В полдень Мерфи поразил адъютантов неслыханной просьбой – откупорить бутылку лучшего шампанского. К тому времени, как Дэниэл зашел, старик неспешно допивал всего второй бокал, но, кажется, находился слегка навеселе. Да и много ли требовалось его немощному, иссохшему, опутанному трубками и напичканному сильнодействующими медикаментами телу, прикованному к инвалидной коляске. Наверное, именно вследствие своего чрезмерно приподнятого настроения старик целый день сегодня старательно избегал появлений на публике.

– Добрый день, мистер Ланкастер. Как ваши дела.

– Неплохо, – откликнулся Дэниэл наигранно бодро. Он еще даже не приступил к своим непосредственным обязанностям, а уже вымотался до полусмерти. К губам приклеилась дурацкая улыбочка, а галстук душил, как удавка. – А ваши.

Дряхлый упырь улыбнулся столь светлой, мечтательной улыбкой, будто бы только напился свежей младенческой крови.

– Превосходно. В жизни не чувствовал себя лучше. Сказать, что наши Девятьсот Двадцатые расходятся, как горячие пирожки – значит, не сказать ничего. Впервые в жизни признаю, что ваш брат полностью заслужил носить свое надменное, высокомерное лицо.

Старик не шутил. Перед тем, как отправиться на работу, Дэниэл успел посмотреть выпуск новостей. Ажиотаж вокруг Девятьсот Двадцатых поднялся беспрецедентный. Около фирменных магазинов Корпорации собирались многотысячные толпы, и уже поступали сведения о сотнях пострадавших и десятках погибших в давке. Это потребительское безумие творилось повсюду, в столице и провинциях, в маленьких городках и крупнейших мегаполисах. Кое-где продажи привели к настоящим беспорядкам, и унимать покупателей пришлось отрядам Гражданской Милиции при помощи водометов и плазмошокеров. Впрочем, жертвы лишь поспособствовали грандиозному скачку и без того феерических продаж Девятьсот Двадцатых.

– Что думаете на сей счет? – поинтересовался старик, разглядывая новоиспеченного президента.

– Я думаю, эти придурки – полные придурки!

– Ох, как невежливо по отношению к нашим дорогим, уважаемым клиентам…

– Ну, ведь вы спросили мое мнение. Я вас за язык не тянул, – огрызнулся Дэниэл.

– Надо полагать, вы считаете придурками вообще всех людей, а себя самого – самым умным, не правда ли.

– Что поделаешь. Так устроен этот мир.

Мерфи явно вознамерился растолковать заносчивому сопляку, кто здесь в действительности самый умный, но глухонемой адъютант положил перед ним на стол очередную блистательную сводку продаж. Улыбка дряхлого вурдалака сделалась еще шире, если это было в принципе возможно. Казалось, его лысая голова сейчас треснет, как переваренное яйцо.

– О, – сказал он, – ваш брат – гений. Гений!

– А также бог, – пробормотал Дэниэл под нос, – и еще – Император.

Мерфи перестал улыбаться. Его на диво густые, клочковатые брови съехались к переносице.

– Регент при малолетнем наследнике престола, – поправил он Дэниэла желчно.

– Разве это имеет значение? Просто пустые слова. В ближайшие двенадцать лет Кит будет Императором. Если выживет. И если хоть кто-то согласится признать его законным государем, кроме его полоумных приятелей сэйнтистов.

Мерфи погрозил Дэниэлу желтым, скрюченным артритом, узловатым пальцем.

– А тут вы неправы. Есть принципиальная разница между регентом и государем. До сих пор не пойму, зачем лорд Ланкастер взялся спасать мальчишку. То была исключительно его личная инициатива. Надеюсь, у него хватит ума и силы воли перебороть ненужные сантименты и избавиться от щенка.

Теперь слухи о том, что Мерфи – всамделишный вурдалак, перестали казаться Дэниэлу забавными. Он даже пожалел, что явился сюда без осинового кола, гирлянд чеснока и револьвера, заряженного серебряными пулями. Избавиться от шестилетнего мальчугана? Это было слишком для него. Это было слишком… для всего.

– Убить ребенка?

– Ах, мистер Ланкастер. Я неплохо осведомлен о ваших подвигах, и вы далеко не агнец Божий. Откуда взялось ваше прекраснодушие? И я ни единым словом не обмолвился об убийстве. Достаточно, чтобы юристы составили кое-какие бумажки…