Уильям Гибсон - Нейромант

Он встал, взял свою куртку и пролез через выход, оцарапав запястье о грубый бетон. Ни луны, ни ветра, лишь звуки моря повсюду в темноте вокруг него. Его джинсы были тесными, влажными и холодными.

— Окей, — сказал он в ночь. — Я купился. Наверное, я купился. Но завтра пусть лучше вынесет немного сигарет. — Он испугался собственного смеха. — И ящик пива тоже бы не помешал, раз уж ты занимаешься этим.

Он повернулся и возвратился в бункер. Она помешивала уголья куском серебристого дерева.

— Кто это был, Кейс, в твоем саркофаге в Дешевом отеле? Шикарный самурай с этими серебряными очками, в черной коже. Напугала меня, а потом я подумала, что, может быть, она твоя новая девушка, разве что выглядела она на больше денег, чем у тебя было…

Она снова посмотрела на него.

— Мне правда жаль, что я украла твою память.

— Забудь, — сказал он. — Проехали. Так ты просто взяла ее и отнесла тому парню, чтобы он посмотрел ее для тебя?

— Тони, — сказала она. — Я с ним, типа, встречалась. У него была зависимость, и мы… короче, да, я помню как он запустил их на этом мониторе, и там была очень красивая графика, и я еще помню, удивилась, как ты…

— Там не было никакой графики, — перебил он.

— Была-была. Я никак не могла понять, как ты собрал все эти фотографии меня, когда я была маленькой, Кейс. Как выглядел мой папа, перед тем как он ушел. Он дал мне однажду эту утку из раскрашенного дерева, и у тебя была фотография этого…

— Тони видел это?

— Я не помню. Затем я была на берегу, очень рано, солнечный восход, и эти птицы так одиноко кричали. Испугалась, потому что у меня не было дозы, ничего, и я знала, что что у меня начнется ломка… И я все шла и шла, пока не стемнело, и нашла это место, и на следующий день принесло еду, всю опутанную зеленой морской штукой, как листья из твердого желатина.

Она задвинула свою палку в угли и оставила ее там.

— И меня вообще не ломало, — сказала она, пока дотлевали угли. — Сильнее не хватало сигарет. А как ты, Кейс? Все еще торчишь?

Свет огня танцевал под ее скулами, напоминая вспышки Замка Чародея и Танковой войны в Европе.

— Нет, — сказал он, и затем то, что он знал, уже ничего не значило, ее губы были солеными от высохших слез. И была сила, которая текла в ней, что-то знакомое ему по Ночному Городу, и он остался там, захваченный ею, остался ненадолго вне времени и смерти, вне безжалостной Улицы, которая охотилась за всеми ними.

Он знал это место раньше; не каждый мог бы привести его сюда, и как-то ему удавалось все время забывать о нем. Что-то, что он нашел и потерял так много раз. Оно принадлежало, он знал — он вспомнил, когда она увлекала его вниз — мясу, к плоти, которую осмеивали ковбои. Это было нечто необъятное, по ту сторону знания, море информации, закодированное в спирали и феромонах, бесконечная сложность, прочитать которую могло только тело, своим мощным и слепым способом. Молния остановилась, застряла, когда он открывал французские штаны, витки зубчатого нейлона в сгустках соли. Он сломал ее, крохотные металлические кусочки выстрелили в стену, когда изъеденный солью материал поддался, и затем он был в ней, осуществляя передачу древнего послания. Здесь, даже здесь, в месте, про которое он знал, чем оно является, в кодированной модели воспоминаний какого-то незнакомца, влечение оставалось. Она задрожала, прижавшись к нему, когда палка занялась огнем, и язык пламени отбросил их сомкнутые тени на стену бункера.

Позднее, когда они лежали вместе, его рука между ее ног, он вспомнил ее на пляже, белая пена заливает ее лодыжки, и он вспомнил, что она сказала.

— Он сказал тебе, что я приду, — сказал он.

Но она только повернулась против него, ягодицами к его бедрам, и положила свою руку поверх его, и пробормотала что-то из сна.

Музыка разбудила его, и вначале это могло показаться стуком его собственного сердца. Он сел рядом с ней, натягивая куртку на плечи в предрассветном холоде, серый свет из дверного прохода, и огонь давно мертв. В его зрении рябили призрачные иероглифы, полупрозрачные строки символов, выстраивающиеся на нейтральном фоне бункерной стены. Он посмотрел на тыльные стороны ладоней, увидел слабые неоновые молекулы, ползающие под кожей, упорядоченные по неизвестному правилу. Он поднял правую руку и подвигал ею для эксперимента. Она оставила слабый, исчезающий след стробирующих остаточных изображений. Волосы встали дыбом на руках и затылке. Он сидел на корточках с оскаленными зубами и чувствовал музыку. Пульс исчезал, возвращался, исчезал…