Игорь Мерцалов - Хорса Кидронец

Алайя отвернулась. Теряя терпение, Хорса спросил жёстче:

– Ты хочешь остаться здесь?

– Почему нет?

– Хотя бы потому, что это значит умереть.

– А тебе не всё равно?

– Что за вопрос? По-твоему, я вмешался забавы ради?

Она посмотрела ему в лицо. Один глаз её почти закрылся из-за огромного синяка, но другой горел каким-то адским огнём.

– А ты сам можешь сказать, почему вмешался?

– Потому что так было нужно.

На лице её читалось недоверие. Хорса вздохнул. Должно быть, разум девушки помутился от пережитого…

Он хотел сказать что-нибудь успокаивающее, но тут его охватило неприятное чувство, что за ним следят. Не делая резких движений, он полуобернулся – и заметил краем глаза движение на краю балки.

– Скажи мне: ты хочешь снова попасть в руки тех, кто бил тебя камнями?

В её взоре мелькнул испуг.

– Думаю, нет. Но это случится, если ты не пойдёшь со мной. Боюсь, горожане не слишком уважают волю богов. Не знаю, что ты обо мне думаешь, но я хочу помочь. Садись ко мне на спину.

Эриной был мрачен. Проклятая ведьма и так-то не шла из головы, а теперь добавились мысли о том, как он будет выглядеть в глазах начальства, если сегодняшняя история станет известна.

А она станет известна: слишком много народу участвовало в несостоявшейся расправе.

Само по себе это не беда. Если бы всё закончилось благополучно, никто бы и не пикнул. Совместно пролитая кровь надёжно залепляет рты…

Летта, жена, как всегда, тонко чувствовала настроение Эриноя, но, не к чести её будь сказано, попыталась развеять его: в мыльне была несносно навязчива со своими ласками, потом во время ужина надумала позвать музыкантов и рабынь, разучивших новый танец.

Рабыни старались на славу, их томные движения без труда могли разжечь кровь, однако Эриной вовсе не хотел отвлекаться от своих дум.

– Достаточно, – сказал он, остановив танец, и обратился к жене: – Должно быть, у тебя остались ещё дела на женской половине. Не хочу тебя задерживать.

– Конечно, мой господин, – недрогнувшим голосом ответила Летта.

Махнув рукой музыкантам и рабыням, чтобы скрылись с глаз, она удалилась с прямой спиной.

Эриной догадывался, что обидел её. Успел даже подумать, что сейчас достаточно сказать, будто он занят, похвалить за заботу – и обида исчезнет. Однако ему вдруг представилась на месте Летты Алайя. Мысль эта была нелепой, невозможной, и всё же властно захватила воображение, заставив забыть обо всём.

Жена ушла, а к Эриною приблизился Кипос и замер в поклоне.

– Кажется, ты говорил, что всё в порядке?

– С твоего позволения, господин, есть две вещи, о которых я не стал упоминать при всех.

Кипоса купил отец Эриноя – давно, ещё на севере, до вторжения в Ликею. Отметив цепкий ум раба, даровал ему волю и сделал домоправителем. Кипос стал преданным слугой. Он последовал за отцом на юг, наравне с солдатами терпел тяготы горного пути, зашивал раны, полученные господином на Гемандском перевале. В завоёванных Ликенах быстро обустроил дом.

Теперь он одряхлел, но хозяйственной хватки не потерял, и сыну старого хозяина служил столь же преданно. Именно ему Эриной был в немалой степени обязан своим благополучием. Все копьеносцы состоят на казённом довольствии, однако оно невелико, и в мирное время сыны покорителей Ликеи чаще всего быстро проматывали наследство отцов и перебирались жить в казармы, где проводили время в мечтах о новой войне. В достатке живут лишь те, кто сумел грамотно вложить деньги в землю или в торговлю. Эриною это помог сделать Кипос.

Ещё он был отличным домоправителем, умевшим вышколить слуг, и просто умным человеком, к чьему мнению стоило прислушаться.

– Говори, – сказал Эриной.

– В городе судачат о какой-то истории, случившейся под Южной стеной, и в связи с ней поминают твоё имя.

Эриной поморщился.

– Не сомневаюсь. Что ещё?

– С твоего позволения… Как бы ты ни был занят, мой господин, ты давно не разговаривал с сыном. Это совет пожившего человека, который видел, как твой отец воспитывал тебя.

– Ты прав, дружище, – согласился Эриной. – Пришли его ко мне.

Кипос удалился. Эриной упёрся локтём в изголовье ложа и замер, глядя на трепещущие огоньки масляных ламп. А потом зажмурился.

Пляска огоньков вызывала в нём тревожное чувство и почему-то напоминала об Алайе. Было в ней что-то от этих язычков пламени. Внешне она как будто всегда спокойна, даже может показаться хладнокровной, но присмотришься – и можно подумать, что вместо сердца у неё такой же светильник…