Игорь Мерцалов - Дом на колёсах

Пролог

Однажды Сударому не спалось. Бродя по тёмным комнатам, он вдруг замер, осознав, что слышит голоса. Непеняй Зазеркальевич был в доме один, и потому весьма удивился, но вдвойне удивление его возросло, когда признал он раздражённый баритон Переплёта, своего домового, а затем изрядно напоминающий поскрип дверной пружины басок Шуршуна Шебаршуновича, который Переплёту приходился, кажется, родственником. В точности Сударый этого не знал, потому как домовые народ скрытный, и с тем же Шуршуном Шебаршуновичем он лишь по чистой случайности однажды столкнулся.

И не вдвойне, а даже втройне удивительно, что скрытный этот народ собрался под чужой крышею, в немалом, судя по голосам, количестве, и так расшумелся, что его стало слышно!

Это было товарищеское судилище, как вскоре догадался Сударый. Распекали Переплёта – за недостойное поведение.

– Противно духу домовицкому в дела жильцов нос совать! – внушали ему.

– На то нужда была, – бурчал Переплёт. – Жильца моего со свету сжить собирались…

– Жильцы о себе пущай сами заботятся! Нам до них дела нет, дом – вот забота наша, – твердили ему, – а жильцы – что жильцы? Дома и без них стоят!

Переплёт довольно зло огрызался:

– Как стоят-то? Вкривь да вкось! Вот вы бы поглядели на тех домовых, которые жильцов растеряли! Хоть на Лапотопа из Храпова…

– Из Храпова? – возопили старшие. – Из какого такого Храпова? Ты бы ещё сказал – какого-нибудь Вамсэрдама! Где мы, а где Храпов? Да может статься, и нет на свете никакого Храпова вовсе!

– Может, тогда и Спросонска нет?

– Ты не дерзи! Спросонск – вот он, наши дома в нём стоят. А что из наших окон не видно – того считай что и нет, – учили Переплёта. – Таково от веку заведение домовицкое…

– От которого веку? От четырнадцатого? – в запале бросил Переплёт.

– Почему от четырнадцатого? – удивились старшие.

– А потому что Спросонск только в пятнадцатом веке возник! Почитайте «Историю нашего края» господина Околицына, там об этом хорошо написано. И вот, коли ничего, кроме Спросонска, больше нет – откуда поселенцы пришли, откуда первых домовых привезли? Откуда пошла порода наша?

Стали Переплёта бранить за умствования, заодно и господину Околицыну досталось, а Переплёт не сдавался, так и ввинчивал:

– А какой тогда профсоюз вы обсуждаете? Если нет ничего, кроме Спросонска, значит, и Империи нету, значит, не видать вам профсоюза, как своих ушей!

– Мы тебе про домовицкое, а ты эка завернул…

– Ах, про домовицкое? Хорошо же, коли не хотите Храпова, сходите на Каретную улицу, в Салкин дом. Там и поглядите, что проку от домового, который жильцов растерял, – не унимался Переплёт.

Тут Сударый и отошёл на цыпочках. Неловко ему было, потому что именно ради него Переплёт нарушил домовицкие правила, рискнув оставить в трудную минуту родные стены.

Вот это-то чувство неловкости и заставило Сударого, спустя немного времени, в качестве ответной любезности сунуться в дела домовых…

Нельзя сказать, чтобы спор Переплёта со старшими привёл к расколу в домовицкой среде – в сущности, такое страшное понятие, как раскол, домовым вообще неведомо. Однако столкновение мнений произошло нешуточное. Высказывались громко, горячо, так что даже посторонние уши слышали.

И каким-то удивительным образом вопрос о том, как оценить поведение Переплёта, увязался с вопросом о домовицком профсоюзе. Каким именно – загадка, способная поставить в тупик самого Сфинкса. Её трудно решить однозначно, даже опираясь на высказывание некоего домового:

– А вот мы профсоюз-то сделаем, да на том профсоюзе Переплёта Перегнутьевича и пропесочим!

Что удивительно: если это побуждение вдохновляло на создание профсоюза сторонников строгого порицания, то и самого Переплёта, и тех, кто отстаивал его правоту, оно вдохновляло ничуть не меньше. Пусть судит читатель после этого, можно ли говорить о каком-нибудь расколе в рядах домовицкого племени, хотя бы при том, что сами домовые называли сторонников Переплёта не меньше как революционерами, а то и анархистами.

Так, имея разные цели, оба лагеря согласно приложили усилия к единому делу, и оно стронулось с мёртвой точки, на которой рисковало зачахнуть и захиреть ввиду того, что домовые по всей Империи уже который год не могли решить, нужен ли им профсоюз.

Как раз на этой стадии Сударый и внёс лепту. Имя его в те поры ещё не было широко известно, однако в пределах губернии уже имело некоторый вес. И потому, когда Непеняй Зазеркальевич, зная о желаниях Переплёта, выступил в печати с призывом способствовать профессиональному объединению домовых, его услышали и поддержали.