Игорь Мерцалов - Хорса Кидронец

Каждый держался сам по себе. Белайха тянулся к Энкилону, но тому никто не был нужен. Плотник молча и, кажется, бездумно выполнял всё, что поручал ему Эриной, в остальное же время ничего не делал, только сидел на месте, устремив затуманенный взгляд в никуда.

Ксенобий, не привыкший к нагрузкам, едва держался в седле. Нынче, добравшись до места привала, он с лошади не слез, а рухнул. Однако, отлежавшись, опять принялся разглагольствовать.

– В сущности, что суеверие, что религия – суть одно мракобесие. Религия полезнее лишь тем, что позволяет держать под контролем толпы простонародья. Великие учёные давно доказали, что предания о богах – такая же выдумка, как вера в сон и чох. Все эти сказки только отражают тайную мечту слабых людей сделаться сильными – ради этого они ищут тайных знаний и ждут откровений от богов. Быдло не понимает, что истинная сила человека – в государстве! Только учение Солнца Благословенного ведёт нас по истинному пути, выбивая из тупых голов дряхлые предрассудки и создавая тот народ, который необходим сильному государству…

Эриноя позабавило, с каким почтительным вниманием Лимма слушал болтовню господина. Обычно никто больше не обращал на него внимания, поэтому было очень странно, что Энкилон вдруг открыл рот и прокаркал:

– Всему виной нечистая кровь.

– Что ты имеешь в виду? – удивился Ксенобий.

За несколько дней молчания горло Энкилона словно окостенело. Он прокашлялся, но всё равно слова его звучали жутко и неразборчиво:

– Когда-то Ликены были городом чистой крови, а теперь в нём собираются ублюдки со всей страны. Ардское семя… колхидорцы… тиртяне… Все они смешались тут, и Ликея стала страной ублюдков без чести и совести. Забыли, на ком всё держалось! Апилохен такой же, поэтому он всюду свой.

Карис с беспокойством поглядел на Эриноя, ожидая вспышки гнева. «Когда-то», без сомнения, значило – до гипарейского завоевания. Однако копьеносец промолчал. Его не трогало мнение какого-то плотника.

Зато Ксенобий не промолчал.

– Воистину, чистота крови – это основа крепости государства. Как дерево тем выше, чем глубже уходят в землю его корни, так род человеческий тем крепче, чем дальше в прошлое уходит его история. Мы, гипареи, по праву гордимся своими предками, хотя и не обожествляем их, подобно диким ардам. Каждый из нас может исчислить деяния предшественников, начиная от самого Прародителя. Это, конечно, касается только знати…

В обычном состоянии даже не блиставший интеллектом Энкилон понял бы намёк на своё низкое положение. Однако он поглядел на Ксенобия с таким недоумением, словно тот говорил на гвирском – языке страны, которая, как известно, лежит на самом краю света. Эриною стало смешно: плотник будто искренне попытался, но не смог понять мальчишку.

– Ведьма – мерзкая полукровка, – словно желая уточнить свою мысль, пояснил Энкилон.

«Если так, она взяла себе лучшее, что есть у всех народов», – подумал Эриной и вздрогнул, осознав, что, вообще-то, намеревался мысленно произнести «худшее».

Что такого в этой стерве, из-за чего он не может спокойно думать о ней? В последние дни Эриной почти не вспоминал об Алайе: голова была занята поисками Кидронца. И теперь её образ, словно оскорблённый невниманием, властно захватил воображение.

Он не заметил, как стиснул кулаки. Перед глазами стояло прекрасное лицо ведьмы с дерзкой усмешкой и безумными глазами. Он покажет ей, ох, как он подробно ей объяснит, что можно, а что нельзя говорить гипарейскому воину! Он поставит её на колени…

Чтобы отвлечься, он обратился к Филону:

– Что скажешь о Ксенобии?

– Я не слушаю. У меня уже в ушах звенит от его болтовни…

– Я о другом. Погляди-ка – он давно уже выдохся, а всё равно не сдаётся.

– Да, упрямство в нём есть, – согласился Филон. – Но солдатом он бы никогда не стал. Мы идём, как на прогулке, а он – именно что выдохся. Меня больше удивляет Белайха. Бугаи редко бывают выносливыми, а этот и на привале старается.

Оба посмотрели на кожемяку, который хлопотал у костра. В первый день каждый ел что придётся, и вообще, всё делали вразнобой. Эриной решил это переменить, и назавтра назначил Белайху кашеваром, а Энкилона – ответственным за лошадей. Когда ведёшь людей в походе, нужно, чтобы они привыкали отвечать друг за друга.

К сожалению, пропустить всех через рядовые обязанности не удалось. От Ксенобия, конечно, не дождёшься, чтобы поработал, Филон и Карис и без того знают, как себя вести, а что касается Апилохена, так ему вообще на привале делать нечего. Он деньги отрабатывает – значит, некогда ему рассиживаться у костра. Ну, а Лимму вообще можно в расчёт не принимать, его от господина ничем не оторвёшь.