Елена Кисель - Аид, любимец Судьбы. Судьба на плечах [СИ]

Поймать меня на лжи.

Я не желал смотреть в ответ – только загнанные звери глядят в глаза своему убийце перед тем, как он возносит копье. Вся безнадежность из взгляда доставалась каменистому прибрежью Стикса.

Мелкие камешки многое бы могли порассказать о моем взгляде. О том, что мой противник продумал все. О трех гранях неуязвимости. Об отчаянной попытке удержать в последний миг то, что еще имеет смысл держать – самое важное… О словах Мойр и свитке, в котором теперь – пустота.

« Невидимка!! »

Умолкла Судьба – видно, отправилась свой свиток перетряхивать. Выяснять, как это она могла проглядеть такую мелочь, камешек в сандалии вроде Оркуса…

Только камешки в сандалиях и важны.

Басилевсов убивают при помощи рабов.

Женщины закалывают мужей, не ожидающих предательства.

Величайшие воины погибают от рыбьей косточки, попавшей не в то горло.

Мелочи властны даже над богами, и Владыки – не исключение…

Серая однородная галька плавилась под взглядом, который в Титаномахии жег противника сквозь прорези шлема. Взгляд горел отчаянием.

Цербер, хрипя, рвался из цепей – стать, заслонить, хозяин в беде…

Только бы никто не вмешался.

Ни Гелло, ни Танат, ни Гипнос – только бы не почувствовали, не явились, не напоролись на проклятые три грани неуязвимости, его же сейчас и правда не возьмешь…

– Верен жребию, – сочувственно улыбнулся Оркус. – Ты ведь из-за Тартара здесь. Дурочка-Лисса все бормочет «сторожевой пес своих братьев» – понятно, почему. Я не собираюсь открывать Тартар, мне незачем тут безумные титаны и твой папаша, которого вы порубили в куски. И моему царству я тоже вред причинять не намерен – и могу в этом поклясться без опаски. Я не открою Тартар и никогда не нанесу вреда аиду… подземному миру. Клянусь черными водами Стикса!

Воды плеснули льдом благодушно – услышали. Ананка беззвучно захохотала за спиной, кажется, даже слезы со щек смахнула.

« Одного у тебя не отнимешь, маленький Кронид, – воображения ».

Черный адамантий, перетомленный в горнилах, переплавленный с пеплом Титаномахии, игриво жался к щеке, зачаровывал нежным шипением: напиться, умыться бессмертной кровью старого врага, хоть капельку, хоть сколько-нибудь. Меч чувствовал жажду нового хозяина – или все же хозяин слышал голод клинка? В глазах у Оркуса жила ненасытность Тартарской бездны, и лапы великанов стиснулись, вдавились в мои плечи – великаны тоже чувствовали.

– Слышал, Кронид? Твой дом нынче в безопасности. Где же твоя клятва, Щедрый Дарами?

Наверное, я принесу ее попозже. Когда-нибудь, когда у меня будет дом.

Эхо давней молодой улыбки скользнуло по губам – запоздало. Видишь, Гестия, я все-таки не полностью разучился, несмотря на то, что я сделаю сейчас…

Я поднял глаза. Нашел тревожный, алчный, зовущий взгляд Оркуса – и черную, многолапую тень за ним, незримо тянущую за нитки, нашептывающую мудрые советы и обещающую: «Последуй им – и получишь подземный мир».

Улыбка стыла на губах, становилась скользкой и коварной, как тот, кто вечно спит в своем дворце, кто, оказывается, не оставил попыток, кто усвоил уроки эпохи героев и решил бить исподтишка…

Эреб смотрел на меня из зрачков бога клятв. Оркус смотрел – алчно. А Мрак – тревожно.

– Где твоя клят…

Вздохнув, я прижался щекой к холодному лезвию. Черный металл прошел сквозь кожу мягко, приласкал родным пламенем скулу, осушил своим поцелуем первые капли ихора, – и умолк, умиротворенный принесенной жертвой.

Не было больше ни безумной жажды, ни слабого, настойчивого шипения переродившейся гадины: щеки касался просто металл.

Эреба в зрачках Оркуса тоже не было: Предвечный Мрак сгинул, старику хватило ума понять то, что еще не дошло до молодого.

Бог клятв уже не улыбался.

Рука Оркуса рванула обратно серп – как будто хозяин хотел выговорить верному оружию за промашку. Пальцы, не веря, ощупали лезвие – капли благоуханного ихора на нем. Неудавшийся герой слепо нашарил конец плаща, начал суетливо протирать лезвие, как будто можно было что-то изменить…

– Нет, – прошептали побелевшие губы серпу, но клинок не отозвался: невинно лежал на ладони и так же невинно дзынькнул о камни, когда Оркус его отбросил.

– Нет, – шепнули губы опять, теперь уже отступившим теням.

– Нет-нет-нет, – это уже великанам, потому что уставился поверх моего лица.

На меня он не смотрел – жаль, холодная, змеиная усмешка пропадала даром.