Елена Кисель - Аид, любимец Судьбы. Судьба на плечах [СИ]

Только когда сверху послышалось озадаченное пыхтение, а на макушку шлепнулись капли великанского пота – я согнулся и позволил поставить себя на колени.

Иначе рано или поздно они догадались бы ударить по ногам.

Равнодушно плескал неподалеку Стикс – отсюда даже можно было услышать плеск весел Харона. С озадаченными стонами вокруг начали собираться первые тени: стоило помереть, чтобы увидеть такую картину!

Аид Непреклонный – на коленях, со скованными руками, без оружия, без жезла…

Цербер у врат захлебывался злобным клокотанием – почуял беду для Владыки.

– Его тоже посадили на цепь, – поведали из пустоты со смешком. – Пришлось взять у Гипноса малость макового настоя, а спящего сковать уже просто. Как беспечного – правда же, Кронид?

– Откуда у тебя мой шлем?

Смех затанцевал чуть левее, я повернул голову. На затылок тут же легла ладонь великана, пригнула голову к груди, и смотреть пришлось исподлобья, как рабу. Сзади волной шла ощутимая ненависть – вместе с запахом чеснока и пота, наверняка великаны – из остатков тех, кто сражался в Титаномахии…

Тех, кто помнит Черного Лавагета.

– Да ведь ты же сам им разбрасываешься! Афина, Гермес, этот смертный герой – убийца Горгоны…А мне нельзя? Не сложнее, чем весло у Харона стянуть.

Неудачное сравнение. Харон за свою драгоценность – из Тартара достанет и шею скрутит.

Толчок в плечо вышел злобный, ощутимый. Адамантовые путы резанули запястья, впились накрепко. Невидимка расхаживал взад-вперед, хрустя мелкими камешками из-под сандалий.

– Не хочешь показывать лица, Оркус? Или шлем… по вкусу пришелся?

Бог лживых клятв появился тут же, опираясь на мой жезл и держа в руке хтоний. Бледно-синее лицо было тревожно, но глаза пылали скрытым торжеством.

– Не пришелся. Великоват – болтается на голове. И тяжеловат. А вот жезл твой в руке лежит как влитой – будто под меня и сделан. А тебе – пришлись по вкусу цепи, Щедрый Дарами? Работа Циклопов – не наглядеться! В кузнице Гефеста совсем без дела лежали – представляешь? Крепкие такие с виду. Правда, я их уже испытал…

Надо же, какие предусмотрительные нынче пошли заговорщики. Ведь ему же недостаточно было, что это работа Циклопов. Ему нужно было проверить их на время – сколько они могут держать бога.

Теней вокруг становилось все больше – люди падки на зрелища и после смерти. Не желали плыть в сторону Леты за забвением. Желали – стоять и любоваться на нелепо попавшегося в силки Аида Непреклонного: миг – и куда делось величие. Разве что багряный плащ остался…

– Сизиф принял цепи с охотой. Отдаю ему должное – о Танате он сам подумал. Ему как раз открыли, что Жестокосердный скоро явится за его головой, а смертным так не хочется умирать – верно говорю?

Дружески оглядел собравшуюся толпу теней. Те поддержали – кто вздохами, кто скрежетом призрачных зубов, кто негромким плачем…

– А ты оказал мне еще одну услугу, когда притащил эти цепи в свой дворец, да еще и положил их рядом с хтонием.

Хтоний Оркус обронил, да еще ногой наподдал – мол, хватит, оказал на сегодня услуг. Шлем, который веками не видел такого пренебрежения, глухо дзынькнул о камень, по черной бронзе волной пробежали сначала картины неприличные, потом ужасные. Все – с Оркусом в главной роли.

А двузубцем бог клятв любовался. Трогал пальцами то одно острие, то второе. Заглядывал в глаза выкованным псам, казалось, вот-вот поцелует песьи морды.

– И что теперь? – сказал я. – Поднимешь восстание? Обрадуешь Гекату и ей подобных, дав свободу этому миру?

– Геката – дура, как и ей подобные. Они думают, что у этого мира не может быть владык. Ты доказал, что им можно править. Сделал его царством. А теперь, когда трон твой внезапно опустел…

Проклятые камни отчаянно кололи колени, и резало слух дыхание Ананки.

« Невидимка …»

«Я сам».

– Ты дурак не меньший, чем она, если думаешь, что тебе позволят сесть на мое место.

– А разве нет? – и засмеялся беспечно, блеснули глаза юностью и азартом. Куда и делось подобострастие, вечно дрожащий подбородок… – Сколько из них останутся верными тебе и попробуют поднять восстание – Танат? Гипнос? Ведь по пальцам же можно пересчитать. Я же – свой, я сын Перса, внук Эреба, мой отец когда-то хотел править здесь, меня они примут как избавление от тебя… А тем, кто не пожелает слушать – я знаю, чем ответить.

И любовно поглядел на черные жала двузубца.