Он сдался.
– Не представляю, зачем вообще его слушать.
– Да ладно. А мне нравятся его глупости, – сказал Том и погрустнел. – Я думаю, что Аластер прячет свою боль за всякими хитроумными фразами.
– Какое заблуждение, – усмехнулся Мэтью.
Томас был слишком добрым и милым, в этом его беда. Удивительно, с какой легкостью люди прощали самого отъявленного негодяя, если тот втайне страдал или не ладил со своим отцом.
Тут было о чем подумать.
Его папа был лучшим папой в мире, поэтому Мэтью не знал, что такое отцовский гнев или пренебрежение. Возможно, Мэтью стоило переключить внимание на что-то другое – скажем, поразмышлять о запретной страсти, как это делал сейчас Джеймс.
Мэтью решил зайти с этой стороны. Он уставился в окно, собираясь с мыслями. Он уже приготовился поднести руку ко лбу, пробормотав: «Ах, моя потерянная любовь» – или еще какую-нибудь сентиментальную чушь, когда вдруг ему по голове постучали книгой.
Нет, Джейми определенно хотел его добить.
– С тобой все в порядке, Мэтью? – спросил Джейми. – У тебя такое лицо, будто ты страдаешь малярией.
Мэтью кивнул, уткнулся лицом в грудь Джейми и замер на мгновение.
Мэтью никогда не задумывался о том, что Аластер мог завидовать отношениям Джеймса с отцом. Он не мог себе представить, что можно ревновать к отцовской любви. Имея лучшего папу в мире, Мэтью ни о ком другом и не мечтал.
Если бы только он мог быть уверен, что Генри действительно его папа.
Рано утром Мэтью откупорил пузырек фейри и добавил каплю зелья в клюкву для маминых лепешек. Только что из духовки, они выглядели пухлыми, румяными и вкусно пахли.
– Ты лучший мальчик в Лондоне, – сказала Кук, целуя Мэтью.
– Я самый большой эгоист, – заявил Мэтью. – Потому что я люблю тебя, Кук. Когда мы поженимся?
– Я тебе! – Кук угрожающе замахнулась деревянной ложкой.
Когда Джейми был маленьким, у него была любимая особенная ложка. В семье до сих пор вспоминали об этом. Джейми сгорал от смущения, особенно когда дядя Габриэль дарил ему очередную ложку на семейных сборищах. Отцы почему-то находили остроумными такие жалкие шуточки.
Тем не менее, Джейми хранил все подаренные ложки. Когда его спросили, зачем он это делает, он ответил, что очень любит дядю Габриэля. Джеймс говорил так искренне, что любому стало бы стыдно за подобные вопросы.
После таких слов Джеймса дядя Уилл громко спросил, какой тогда смысл иметь сына, но дядя Габриэль выглядел растроганным. Дядя Габриэль любил Анну и Кристофера, но Мэтью не был уверен, что он полностью понимает своих детей. Джеймс очень напоминал свою тетю Сесили и изо всех сил старался быть хорошим Сумеречным охотником, в то время как Кристофер, возможно, и вовсе не догадывался о существовании Сумеречных охотников. Дядя Габриэль относился к Джеймсу с особой теплотой. Да и разве можно иначе?
Мэтью стащил ложку, чтобы отдать Джеймсу.
– Полагаю, это для какого-нибудь нелепого розыгрыша? – спросил Чарльз Бьюфорд, когда увидел ложку за завтраком. – Когда же ты повзрослеешь, Мэтью?
Мэтью задумался, а потом показал Чарльзу язык. Оскара не пускали в столовую – Чарльз Бьюфорд сказал, что это негигиенично.
– Приложи хоть какие-то усилия к тому, чтобы поумнеть, – продолжил Чарльз.
– Еще чего, – огрызнулся Мэтью. – Я могу не выдержать такого напряжения.
Мама даже не улыбнулась его кривляньям. Она смотрела в чашку, полностью погруженная в свои мысли. Отец с тревогой наблюдал за ней.
– Мистер Гидеон Лайтвуд придет проводить тебя в Идрис сегодня утром? – спросил Мэтью и подтолкнул тарелку с лепешками ближе к матери.
Мама взяла лепешку, щедро намазала маслом и откусила.
– Да, – сказала она. – Я буду тебе благодарна, если на этот раз ты проявишь учтивость. Ты себе даже не представляешь, Мэтью, как я…
Мама запнулась. Ее маленькая рука потянулась ко рту. Она вскочила из-за стола, будто готовая действовать в чрезвычайной ситуации, как это всегда бывало. Под испуганным взглядом Мэтью слезы потоком хлынули из ее глаз, оставляя на лице длинные блестящие полосы. В утреннем свете Мэтью различил легкий оттенок фиалки в ее слезах.
И тут у нее подкосились ноги. Волосы выбились из аккуратного пучка, серые юбки разметались по полу.
– Шарлотта! – вскрикнул отец.
Генри Фэйрчайлд пользовался для передвижения всякими хитроумными приспособлениями, но за завтраком сидел на обычном стуле. Не то чтобы это имело значение. Он просто вскочил со стула, ринулся к Шарлотте и тяжело грохнулся на пол. Хотя даже не заметил, что упал. Он пополз на локтях к бесформенной куче, которой стала мама, с трудом волоча свое тело по ковру под застывшим от ужаса взглядом Мэтью.
Читать дальше