Марлон Джеймс - Черный Леопард, Рыжий Волк [litres]

Найка упал с дерева. Говорил мне что-то, только я не слушал. Подхватил свой топорик, подошел к обгоревшему скелету Сасабонсама и взмахнул им возле его шеи. Размахнулся и рубанул, размахнулся и рубанул, и рубал до тех пор, пока топор через шкуру не пробился, через кости и в землю не вошел. Рухнул на колени и не замечал, что ору, пока Найка меня за плечо не тронул. Я оттолкнул его, едва топориком в него не запустил.

– Убери от меня свои гадкие руки, – сказал я.

Он попятился, воздев руки в воздух.

– Я жизнь тебе спас, – выговорил Найка.

– Ты же ее и забрал. Не велика ценность, но ты забрал ее.

Неподалеку от Сасабонсама вырыл я руками в земле ямку, положил в нее ожерелье из зубов моих детишек, потом опять ямку засыпал. Неспешно похлопал землю, выравнивая ее, и все не мог уйти, все не мог перестать похлопывать и выравнивать, пока не стало чудиться, будто создаю я что-то прекрасное.

– Я так и не схоронил Нсаку. Когда проснулся и увидел ее мертвой, понял, что надо удирать. Потому что обращен я был, понимаешь? Потому что я обращен был.

– Нет. Потому что ты трус, – сказал я.

– Потому что я проспал очень долго, а когда проснулся, кожа у меня стала белой и крылья появились.

– Потому что ты трус бесхребетный, кто только на обман способен. По мне, так она одна только и сражалась. Как ты избавился от этого?

– Моей памяти?

– Твоей вины, – сказал я.

Он рассмеялся:

– Хочешь услышать мое покаяние в том, что предал тебя.

– Я ничего не хочу слушать.

– Просто ты вопрос задал.

– Ты на него ответил. Нет у тебя никакого покаяния, чтоб избавляться. Не человек ты, я понял это еще до того, как на сброшенную тобой кожу наткнулся. Ты действовал, будто тебя чесотка одолела, только в том, чтобы шкуру сбрасывать, нет для тебя ничего нового.

– Верно, даже в облике человеческом я был ближе к змее или к ящерице, даже к птице.

– Почему ты предал меня?

– Значит, все ж таки ищешь раскаяния.

– Етить всех богов на твое раскаяние. Мне свидетельство нужно.

– Свидетельство? Свидетельством это станет, когда до тебя, дружище, дойдет, что я был околдован самим гонором этого. Тебе хочется чего-то большего? Причины? Того, как убеждал я себя, что это справедливо? Наверное, денег или каури? Правда же была в том, что я наелся своим тщеславием досыта. Тебе помнится время, когда я предал тебя? А ты вспомни, как много раз я тебя не предавал. Бултунджи выслеживали меня десять и еще три луны. И в те десять и еще три луны я думал не о себе, а о тебе.

– Теперь похвал желаешь?

– Ничего я не желаю.

Он принялся выбираться из кустов, теперь всех синих в ночном свете. С наступлением темноты кожа его и оперение стали светиться. Я не знал, куда он направляется, и вслушивался в звучание реки, но ничего не слышал.

– Когда Аеси освободил меня, то поведал мне о новом веке, – сказал я. – О том, как грядет еще бо́льшая война, чем та, что ведется тут, война, какая уничтожит все. И в самом сердце этой войны – этот малец. Это омерзительное, извращенное созданье.

– И ты позволяешь ему жить, – сказал Найка.

– Я не знал.

– Мальцу, что привел Сасабонсама к твоему дому, чтоб убить…

– Я сказал: я не знал.

Мы прошли еще несколько шагов.

– Никак не могу от этого избавиться, – признался он.

– От чего?

– Твоей вины.

– Зови мальца, чтобы я смог убить его, – сказал я.

– Как его зовут? Я понятия не имею.

– Зови его просто мальчиком, а то трескани молнией из своих сосков, или из зада, или еще из какого места.

Найка громко рассмеялся. И сказал, что звать мальца ему незачем, он и так знает, где тот. Мы шли через кусты и под деревьями, пока не вышли на опушку, ведшую к озеру. Мне думалось, что то было Белое озеро, но уверенности не было. Похоже на Белое озеро, а если разобраться, то скорее пруд – не очень широкий, зато очень глубокий. Смотрели они на нас так, словно ожидали нашего появления. Леопард, малец и женщина на кургане перед ними, державшая факел, с лицом и грудью, скрытыми под белой глиной, в головном уборе из перьев и камней. Соголон.

Увидеть ее на другой стороне озера не было для меня дивом. Как и то, что я не узнавал ее прежде, наверное, потому, что женщины в этих краях, старея, все делаются на одно лицо. Наверное, она и под глину спряталась, чтоб скрыть ужасные шрамы от ожогов, но оттуда, где мы стояли, я различал нос, губы, даже уши. Раздумывая, как удалось ей выжить, я в то же время не удивлялся тому, что – удалось. Меж тем Леопард, белый от пыли, стоял в нескольких шагах позади нее, а между ними – малец. Малец смотрел на них и на меня. Увидев Найку, он повернулся, собираясь бежать, но Соголон схватила его за густые волосы и притянула обратно.