Руслан Галеев - Трансгалактический Моджо-тайп

И еще пить. Почему бы нет? Почему бы черт возьми и не напиться?

Зачем я вообще отправился в этот полет? Я расскажу. Я сидел в освещаемом уличной рекламе холле гостиницы «Мариот-Коупленд», допивал последние капли «Индюшки» из пластиковой фляжки с надписью «Charlie Don`t Surf» на левом борту и тоскливо размышлял о том, что в ближайшее время мне придется отправиться на футбольный полуфинал, где «Тукомские Пожиратели» неизбежно надерут все одиннадцать задниц «Мукденским Доджерсам». Придется сидеть в провонявшей кислым вином, потом и табаком ложе для прессы и наблюдать, как беснуется человеческое племя, роняя остатки цивилизованности на трибуны гигантского стадиона «Ориентал Стадиум». Меня будут пичкать кофе, сваренным на песке. Людей будет тошнить на ступени. Они будут мочиться в переходах и устраивать драки на стоянках. Мне, скорее всего, придется облить кого-нибудь слезогонкой, а если не придется, я сделаю из принципа, поскольку толпа, собирающаяся на матчах ФЛЧ глубоко мне отвратительна. Отвратительна настолько, что не будь я ленивой свиньей, давно бы заложил бомбу прямо в мужском туалете и очистил человечество от сотни безусловно худших его представителей.

А не поехать я не мог, поскольку год выдался голодным для представителей прессы. В политике наблюдался катастрофический дефицит мерзавцев и просто интересных ребят. И, слава богу, конечно. Есть вещи, ради которых стоит поскучать. Ни одной войны, ни одного стоящего вооружённого конфликта, ни одного заявления даже с бледным намеком на сепаратизм. Никого не притесняют, нигде не пахнет сексуальными скандалами достойными пера, и даже плохие фильмы не снимают. Хорошие тоже не снимают, но это уже другая история. Господи боже мой, прекрасное время для человечества! Просто очень скучное для репортера. Настолько скучное, что самыми главными медиасобытиями становятся матчи ФЛЧ, и освещать больше нечего.

За огромным полимергласом витрины рубятся в исступлении часа пик город. Я мог бы сидеть на Бахрейне, там всегда солнечно. Даже во время самумов там солнечно. А здесь вот уже третий день идет дождь, потому что на планете слишком много воды. Это вгоняет в тоску. И надо бы уже вытянуть себя из кресла и пойти за аккредитацией.

И я встал, но консоль заверещала вдруг на высокой трепещущей ноте Роберта Планта, и я замер на месте, читая пришедшее письмо из Объединенного управления разведки, в котором спрашивалось, не интересует ли меня случайно возможность отправиться в очередную экспедицию дальней космической разведки.

Вот как я попал на этот чертов корабль. Я – побежал. Я давно не бегал. С тех пор, как десяток чарли пытались снять с меня скальп – пожалуй, что и ни разу. Но в тот вечер я развил такую скорость, что в дождливом воздухе за моей спиной люди могли видеть коридор без капель, а передо мной спрессованная вода превращалась в пар. Вот как я побежал!

Для чего? Для того, чтобы сидеть, как в холле «Мариот-Коупленд», и пить?

Впрочем, тут нет дождя, и это уже неплохо.

Кшешинский оказался настолько жалким слизнем, что даже плохо закончить не сумел. Его политическая кончина была абсолютно стерильной, читай скучной, никчёмной, хотя у этого кретина были все возможности устроить феерию на посошок. Но нет! Ни апломба, ни фейерверков, ни публичного четвертования. Я посылал письмо в Галактическую Судебную Комиссию с обоснованным предложением привязать низложенного говнюка к «Мустангу» 69-го года за ноги и устроить в таком виде тур по планетам. Где сукиного сына возили бы по улицам, а люди обязаны были бы кидать в него экскрементами, а отказавшиеся кидать были бы лишены права голосовать на следующих выборах. Но мое письмо, наверное, не дошло. После изначально громкого, но все более затягивающегося, обрастающего мхом судебного разбирательства длинной в полгода, последовали жалкий импичмент и одинокое затворничество на планете Коста де ад Астера. Куда меня однажды, несколько месяцев спустя, не пропустили, потому что я не желал оставлять на таможенном контроле мою копию кольта «Миротворец». А ведь эта штука даже не стреляла! А я бы и не стал стрелять, я не думаю, что ублюдок Кшешинский заслужил такую легкую смерть. Я бы всего лишь приставил к его виску ствол и посмотрел, как меняется его крысиное лицо. При этом я искренне, всей душой желал ему долгих лет жизни. Я мечтал, чтобы за его здоровьем тщательно следили лучшие врачи, и что бы минимум трижды в день его выводили гулять в тюремный двор. А стены у тюрьмы обязательно следовало сделать прозрачными, чтобы матери приводили своих детей, показывали на стареющего идиота и говорили: «Это он, деточка, тот самый говнюк. Не становись таким, иначе Буги-мен придет и напишет о тебе статью».