Борис Виноградов - Последняя седмица. Откровения позднего агностика

Первые, отмечают психологи, живут воспоминаниями. Это для них бальзам по сердцу, хоть и пребывают на грани деменции, то есть нажитого слабоумия, или олигофрении альцгеймеровского типа. Вторые устремлены в будущее, потому что настоящее тускло и уныло. У них впереди инфаркты, стенокардия, инсульты. Но те и другие сходятся в одном – что пройдет, то будет мило. Да, картинки из детства не тускнеют с годами.

Я того же мнения: ностальгия – хорошая штука. Не зря ее называют грустным счастьем. Главное, чтобы воспоминания о прошлом, не казались лучше самого прошлого, и чтобы не застрять в нем. Говорят, старый, что малый. Может быть и так. Любопытно, однако, что старики, подчас упрямые, эгоистичные, ворчливые, способные на пакости, в отличие от малых деток не вызывают у нас умиления.

Столь грустные мысли овладевали мной все больше по мере того, как я вживался в образ скромного пациента и знакомился с основами пульмонологии на курсах у профессора в его аудитории, на стендах наглядной агитации в коридоре и в минуты общения с не очень любезными медсестрами на кушетке в процедурной комнате. Чтобы как-то отвлечься, развеять тоску и надвигающийся мрак, я звонил Юрику, и рассказывал о своем житье в казенном доме, какое оно у меня тут сытое и веселое. Он был рад звонку и быстро входил в понятие, выкликая из поминального списка имена тех, кто еще жив, а кого уж нет, словно дьячок, читающий на амвоне, кого за здравие, кого за упокой.

Из тех, кого знали и любили, первым делом помянули Кольку Вендеревского, жившего в старом поповском доме и похороненного далеко за церковной оградой, потому что местный священник запретил отпевать и хоронить «этого алкоголика» на старом кладбище рядом с отцовской могилой. Прах нести велел не через главные ворота и весь погост, как это принято у православных, а в обход – по бездорожью и неудобьям, словно басурманина. До сих пор не могу себе простить великий грех и страшное богохульство, но тогда я, честное слово, не удержался от языческой скверны и обложил настоятеля по матушке на чем свет стоит.

Траурная процессия из десятка крепких мужиков встретила эту гневную тираду одобрительным гулом и, подняв гроб с телом покойного на руки, словно хоругвь, двинулась к паперти. Отец Виктор, предавший Кольку анафеме, укрылся за алтарем. Родные и близкие, окончательно потеряв страх и смирение, перестали роптать и сосредоточились на скорби. Бабка Дарья – нанятая по такому случаю плакальщица снова подняла жуткий вой и давай испускать во всё горло прерывистые душераздирающие вопли.

Последний путь друга моего теперь лежал мимо стен храма Покрова Пресвятой Богородицы, фамильных склепов и каменных надгробий с именами богатых купцов, протоиереев и знатных граждан села Кудинова, и никто больше не пытался заслонить нам дорогу. На проплывавших мимо камнях встречались портреты знакомых, когда-то живших рядом с тобой людей с указанием даты рождения и смерти. А вот и Виноградов Павел Алексеевич – некогда директор совхоза «Кудиново», родитель мой и еще полдюжины братьев и сестер (1907 – 1977).

Снесли Колю на пустырь, упокоили на глиняном спуске с видом на запад, куда, по преданию, вместе с солнцем уходят души умерших. Поэт был прав: любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам – равно близкие нам чувства. Когда я с братьями бываю на кладбище, в родительскую субботу или на Пасху, обязательно иду на встречу с ним, чтобы еще раз увидеть его добрую, наивную улыбку, сказать ему, глядящему на мир вечный, мир живой с фотографии на дубовом кресте: «Привет, пират».

Пиратом его называли в школе не помню за что, кажется, за то, что сидел «на камчатке», то есть на задней парте, куда его за непослушание усадила учительница первая моя – Марья Дмитриевна, 75-летняя нервная и злая старушка. Левый глаз, которым она через очки зорко следила за поведением малолетних школяров, особенно лентяев и неучей, у нее был отмечен ярким голубым бельмом, отчего меж собой мы звали ее просто – «Косая». Колька у нее был на особом счету. Во-первых, потому, что жил по соседству и еще до школы большую часть времени (мать и отец работали на железной дороге) проводил в учительском доме, по сути – коммуналке, где педагоги сельской школы № 37 воспитывали его всем коллективом. Можно сказать, ребенок был достоянием всего педагогического сообщества.

Благодаря своим способностям и неотразимому обаянию, он, безусловно, выделялся из общей массы деревенских ребят.