Илья Мокров - Теория Чародейства

– Ладно, – хмыкнула Лиз, роняя на лицо брату раскрытую книгу.

– Твою ж, – вскрикнул он, хватая книгу в руку, – Я спал!

– С пробуждением, Меррик, – она улеглась на расстеленный на полу матрас.

Вид слегка рассерженного лица брата поднимал ей настроение. Не потому, что ей нравилось доставать его, а потому, что иного действенного способа обратить на себя внимание она не знала и знать не стремилась.

– Я уснул две минуты назад, – он положил книгу под гамак и снова закинул руки за голову.

– Двадцать две, – она хихикнула, после чего повернулась на бок.

– Мак уже заходил?

Она ответила не сразу. Вспышками мелькнули снова языки пламени, так хорошо нарисованные художником, имя которого она даже знать не желала. Девушка съёжилась на матрасе и подогнула ноги к груди. Не будь она уверена, что в трюме кроме них двоих никого нет, ни за что бы не приняла это позорное положение, близкое к позе эмбриона. Однако её никто не видел, кроме того, кому видеть было разрешено.

– Да, – сказала она, погодя, с отчётливой злобой в голосе, – Пересчитал тут всё с видом эксперта.

– Может, будь у него возможность, стал бы талантливым художником, – с иронией произнёс он, повернув на сестру голову.

Он её слышал и задавал вопросы не столько ради информации, сколько ради оценки её состояния. Назойливый Мак был противным парнем, который активно ухлёстывал за девушкой на протяжение всего этого плавания и некоторых предыдущих. Элизабет была не из тех, кому льстило мужское внимание. Меррик готов был поклясться, что никогда в жизни не видел сестру такой сдержанной, как во время этого путешествия. Быть может, в иных условиях, когда первостепенной задачей не стояло бы + «не создавать себе проблем», твердолобый Мак усомнился бы в своей твердолобости под натиском этой девчонки.

– Сомневаюсь, – она улыбнулась, – В его здоровой башке тонкое чутьё – капля в море. Решил вдруг показать мне «Пылающий Тербас», – она наконец взяла себя в руки и собралась с мыслями.

– Бьёт, не глядя, собака, – он приподнялся на локте, – И как ты?

Меррик не понимал до этой секунды масштаба проблемы, но теперь, когда осознание пришло к нему, разволновался не на шутку. Сестру мало что могло ранить. Со временем из этого списка исчезла половина известных им разновидностей холодного оружия, но ядовито-жгучим воспоминаниям о доме, объятом пламенем, исчезнуть оттуда было не суждено. Он знал, что она никогда не жаловалась, а потому считал своей обязанностью не давать ей повода. И сейчас, глядя на неё, он, словно заклинатель, пытался внушить ей взглядом мысль о том, что он рядом, и что ей не о чем волноваться.

Она видела этот взгляд и ждала его, сама того не понимая. Она будто почувствовала его спиной и обернулась, чтобы краем глаза увидеть его. Лишь на мгновение их взгляды столкнулись, но ей хватило этого сполна, чтобы выдохнуть, расслабиться и вытянуть ноги.

– Быстро отлегло, – отмахнулась она, – Но осадочек остался.

– Он не со зла.

– Да знаю. Просто подбешивает, – она повернулась на спину и закрыла глаза локтем.

Повисло молчание. Меррик, покачиваясь, сидел в гамаке и смотрел на неё с лёгкой улыбкой. Несколько секунд назад её напряжение практически сравнялось с весом груза в трюме, ещё немного, и они могли бы дружно пойти ко дну. Меррик по пальцам мог бы пересчитать моменты, когда ему случалось наблюдать это её состояние. И всякий раз удивлялся тому, как быстро он может свести его на «нет». В такие моменты больше всего он чувствовал свою важность и хотел быть ближе к ней.

«Пылающий Тербас». Популярная картина известного художника Маркуса Кальери. Многие его картины были признаны революционными, а потому незаконными и еретическими. Он не боялся напрямую показывать ужасные деяния, совершённые Инквизицией, за что и поплатился. Трагедия в Тербасе – событие, которое было не принято обсуждать, придавать огласке, и уж тем более так демонстрировать. Кальери вскоре после выхода этой картины был отправлен на костёр. Прочие его работы не вызывали сильного гнева церкви, хорошо продавались в узких кругах. «Тербас» в свою очередь вызвал огромный ажиотаж. Настолько смелую работу оценили по всей Империи, и Церковь довольно скоро решила принять соответствующие меры. Художника обманули, выманили, схватили, ну, а дальше и без слов понятно. Галерею должны были сжечь вместе с картинами, но к тому моменту, как туда нагрянула инквизиция, всё добро уже вынесли. Картина много кочевала по миру. Элизабет видела её всего раз и то случайно, но этого ей хватило для того, чтобы возненавидеть это полотно всем сердцем.