Илья Мокров - Теория Чародейства

– Слушай, а ведь и в прошлый раз я был в капюшоне, – он наконец решил прервать молчание, убедившись, что впечатление от города немного отлегло от сестры, и она способна слушать.

– Ну и что? – она поймала в ладони бутылку и крутанула её вокруг кисти, – У меня в нём волосы преют.

– Это как вообще? – простонал он, понимая, что ответа не дождётся.

Ответа и не последовало, но уже по другим причинам. Торговый квартал давно остался позади. Народу на улицах поубавилось, из-за обилия высоких кривеньких домиков солнца было не много. Трущобы в столице выглядели не так, как близнецы привыкли их видеть. Но этого стоило ожидать. Даже уровень нищеты растёт в зависимости от того, насколько ты близок к центру. Дома были каменными, крепкими и с виду тёплыми, везде горел свет, сквозь некоторые окна было видно заставленные мебелью комнаты, выглядящие, словно номера в дешёвых отелях. Людям было чем заставлять свои полки, будь они с посудой или с книгами. Временами они видели даже керамические тарелки и металлические ложки. Конечно, Меррик старался не подсматривать откровенно, а лишь заглядывать как бы случайно, но даже так ему удавалось заметить многое. И именно это многое так удивляло его. Тот факт, что у жителей с виду бедных кварталов в домах полно всякой всячины заставлял его задуматься о том, как же живёт местная аристократия.

– Оно? – девушка указала кивком головы в сторону шумного бара, где кто-то весьма бодро играл на флейте. Меррик вырвался из раздумий и проследил за жестом сестры.

Элизабет остановилась напротив входной двери, положив свободную руку на талию. Над дверью красовалась потрёпанная вывеска с надписью «Одной левой». Краска на буквах заметно облупилась, и нельзя было точно разобрать, какого они цвета. Из-за двери доносился гул разговоров вперемешку с музыкой, шум стеклянных кружек и посуды. Само здание, хоть и было каменным, успело слегка покоситься, и доверия вообще не внушало, однако близнецы даже не сомневались в том, чтобы войти внутрь. В конце концов, выбора особо не было. Элизабет шагнула к дверям и распахнула настежь одну из них. Меррик, стараясь даже самому себе казаться тенью, вошёл за ней следом, отворив уже другую.

Стоило двери открыться, музыка внутри словно ожила. К флейтисту присоединился бодрый лютнист. Мелодия, которую издавали струны, очень гармонично влилась в прежний ритм. Первой в глаза бросилась стоявшая при входе бочка, заполненная различным оружием. Короткие и полуторные мечи, кожаные портупеи, тяжёлые топоры. Над бочкой к стене была приколочена вешалка, также заполненная железками, но уже меньше. Кинжалы, капсюльные револьверы. Близнецы, стараясь не оглядываться, двигались по небольшому коридору между развёрнутыми углом внутрь столами. Прямо напротив двери растянулась высокая барная стойка, слева от которой, за небольшой ширмой из какой-то цветастой тряпки, разрезанной пополам сверху вниз, располагалась кухня. Элизабет сохраняла напускное спокойствие, но на деле была чертовски взволнована. В баре словно никто не заметил вошедших, но девушка явно ощущала, как десятки любопытных взглядов облизывают её спину, лицо и плечи. Странное гнетущее ощущение, от которого хочется только нахмуриться. И она хмурилась. Следующим, что бросилось в её глаза, стала большая деревянная доска за барной стойкой. Она была окружена с двух сторон стройными рядами бутылок с жидкостями самых разных оттенков. Несколько крепко всаженных метательных ножей держали на этой доске бумажные листовки. На каждой был мастерски нарисован анфас человека. Где-то десяток лиц, под каждым из которых были выписаны цифры. Элизабет успела отметить, что среди них всего несколько чисел содержат менее четырёх знаков. Мужчины, женщины. И дети. В самом центре доски висели две потёртых листовки. Видно было, что они не обновлялись уже несколько лет. Судя по стилю, даже художник за это время успел поменяться. Под двумя детскими лицами вместе с шестизначными числами витиеватым почерком были выведены имена. Меррик Риэль. Элизабет Риэль.

«Великолепно» – подумала Элизабет, но виду всё так же не подала. Изображение едва ли похоже на неё нынешнюю, художник не озаботился обозначить цвета. С тех пор, как их видели такими, прошло даже не семь лет, а все десять. Она даже с облегчением улыбнулась, когда приблизилась наконец к высокой деревянной стойке бара. Бармена она рассмотрела лишь тогда, когда волнение совсем отстало от неё, а языки любопытных взглядов снова устремились к своим тарелкам, собеседникам и музыкантам. Это был крепкий высокий мужчина в возрасте лет пятидесяти, если не больше. Его волосы и бороду обильно покрыла седина, на лице виднелись застарелые шрамы. Он был одет в расстёгнутую до груди рубашку с короткими рукавами. Элизабет вдруг подумала, что она была расстёгнута не из-за жары или из соображений комфорта, а по той причине, что была ему велика в груди. Как и любая другая рубашка, скорее всего.