Надежда Мамаева - Дропкат реальности, или пособие для начинающего шулера (СИ)

— Надо же ж, какие мы пугливые, — для порядку прокомментировала девушка, для пущей картины уперев руки в бока. Закрыв дверь, она вернулась обратно к деду.

— Васса, зачем ты так с молодым человеком? — тон старика был серьезен, но мракобесы в глазах плясали джигу.

— Я‑то совсем ничего, я совсем даже не против, это он какой‑то пугливый оказался… — поддерживая игру деда, начала Васса.

— Ладно, давай сюда, что он там принес.

Девушка потянула письмо деду. Такая корреспонденция, с графской печатью рода Бертран на сургуче приходили два раза в год — на день рождения Вассы и под Новый год. Писала матушка, поздравляя дочь с очередным праздником.

Вассария, в первый год старательно выводившая неумелой рукой руны на пергаменте и отсылавшая свои послания чуть‑ли не каждый месяц (они так и оставались без ответов), впоследствии стала лишь пунктуально отвечать на приходящие письма, отстраненно интересуясь погодой, природой и матушкиным здоровьем. Пришедший конверт выбивался из привычного эпистолярного графика.

Меж тем дед распечатал сургуч и углубился в чтение. По мере того, как его выбеленный временем, но все еще цепкий взгляд бегал по строчкам, лицо все больше походила на такое, о котором шулера говорят — игральный фасад: без эмоций, бесстрастное, ничего не выражающее. Плохой признак.

Дед оторвал взгляд от листа, испещрённого бисерным почерком матушки Вассарии, с кучей завитушек и вензелей в конце каждого слова и на мгновение замолчав, произнес:

— Ну что ж, это должно было когда‑то случиться. Я дал тебе все, что мог. Денег, увы, у меня нет, есть только знание и умение выигрывать в карты. Их тебе я и передал. А сейчас, похоже, твой отчим и моя бывшая невестка вспомнили о том, что у них подросла девица на выданье и решили расплатиться с кем‑то из знати, заключив брачный договор на твое имя.

Умению держать удар дедушка научил Вассу еще в первый год ее пребывания в этом доме. Вот и сейчас, раздираемая бурей чувств от смятения до негодования, внешне девушка старалась выглядеть спокойной. Не задавала вопросов, обычных для семнадцатилетней фьеррины, оказавшейся в схожей ситуации. Старик одобрительно усмехнулся, и, мгновение спустя, продолжил:

— В письме не сказано, за кого тебя прочат, но готовься к тому, что будущий супруг будет навряд ли воплощением девичьих грез, скорее уж таким же старым ревматиком, как и я.

В его словах была доля истины: на подарки судьбы из рук отчима надеяться не приходилось.

— В письме так же сказано, чтобы я отправил тебя в столицу в сопровождении компаньонки, но поскольку её у нас и в помине нет, придаться тебе поехать одной.

— А как же приличия? — подначила дедушку внучка.

— А разве ты их соблюдаешь? — в тон ей ответил Хейроллер.

Так и началась предсвадебная эскапада Вассарии.

Чахлая на вид каурая лошадка проявляла чудеса выносливости, одолевая с завидным упорством до семидесяти лин [4] Лин — расстояние, чуть больше 1 км. в день, в то время как породистые рысаки, пройдя это же расстояние (правда, немного быстрее), требовали смены. Довеском к ее седлу и поклаже выступала Васса, мокрая, грязная и злая. От дилижанса, ходившего раз в месяц в сторону столицы, и дамского платья они с дедушкой отказались. Одиноко путешествующая фьеррина — большой искус для мошенников. Да и к сроку, указанному в письме Вассария никак при таком способе путешествия не успевала. Поэтому — мужское седло, порты, заправленные в голенища сапогов, да плащ, подбитый мехом. Последний, укрывавший от мороси, что является предвестником скорой зимы, лип к лошадиному крупу и уже не согревал, насквозь пропитанный влагой. До столицы оставался один дневной переход, и заночевать на этот раз Васса планировала в таверне, что уже виднелась у обочины широкого и многолюдного тракта. Чуть в стороне от нее располагалась небольшая деревенька. Девушка припомнила карту, что рассматривала с утра, кажется, название этого поселения 'Старые Параты', что такое эти самые 'параты' она не знала, но почему‑то это словосочетание прочно ассоциировалось у нее со старыми портками. Уж не знамо почему.

Оставив лошадь у коновязи и кинув монетку расторопному мальцу, зашла, мысленно помянув недобрым словом бывшего хозяина кобылы, удружившего с кличкой животины — Пехота. Причем ни на какие другие эта зараза не отзывалась, разве что на Пёху еще, хотя, справедливости ради, каурая ее оправдывала — плелась по грязным колеям тракта и не вязла.