Варвара Мадоши - Лиль считает до семи

А еще там стерег дракон: пристроился над притолокой, зараза, ну и дыхнул огнем, едва только Лиль вошел в длинную прихожую.

В то же время безнадежность навалилась на Лиля — каменной плитой, бесконечностью без выхода; попробуй тут не примени оружия. Попробуй вспомни про небо.

Лиля спасло то, что у него оружия с собой не было вообще. Только щит: — несерьезная плетенка из тонких веточек.

Щит он вскинул над головой, отталкивая от себя пламя, и оно послушно растеклось тонкими ручейками лавы. Щит обуглился, но выдержал — сделан на совесть, Лиль его несколько вечеров плел. А то, что прозрачный, так это хорошо — сквозь него можно смотреть.

Левый глаз, зрячий, встретился с правым, выпученным глазом дракона. Эффект был предсказуем.

— Прямо Маугли, — сказала Тако с нервным смешком, переступая останки дракона. Она так и не привыкла к этой особенности. — Или ты у нас наследник Слизерина?

— Брось оружие! — взревел Лиль.

Тако послушно разжала руки. Шедшего за ней Кида уже не нужно было просить.

А Лиля корежило.

В аду мы остаемся наедине с самим собой.

Зеркало отразит самое страшное — тебя.

Огонь там, где был левый глаз. Пустота там, где был правый.

Кость вместо руки.

И наконечник копья, обломок сариссы, сочащийся ядом, до сих пор загнан в твою грудь — тоже слева, там, где сердце.

Первое небо — ромашки.

Незамысловатые белые лепестки, простой и целебный запах.

Все неправда. Безнадежность — самый главный миф. Лживый ночной кошмар. Безнадежности нет, пока мы живы. Он, Лиль, раньше думал, что мир катится в пропасть. А когда мир докатился, выяснилось: не так все плохо. В пропасти оказалась теория Профессора о сакрализации многомерного пространства чувственным опытом. И растрепанная книжка стихов без титульного листа, которую он нашел у матушки До. И Кид, в конце концов.

Так, уже можно идти. Главное, удерживать в себе этот запах, ясный, четкий. Переставляешь ноги, одну, вторую, третью…

— Кид, — язык слушался с трудом. — Сколько у меня ног?

— Две, — ответил тот. — А что?

— Да так.

Тако выматерилась.

— Иди назад, — велел ей Лиль.

— Да чего? — взметнулась она. — Давай, вперед, еще дохрена всего.

— Тебя переехало. Давай назад, пока не поздно. Шарик достанешь. И еще решетку прихвати, у входа лежит.

— А не пошел бы ты…

Кид аккуратно схватил Тако поперек туловища и переставил ее за порог. Оказавшись в тускло-сером дневном свете, она сразу как-то растерялась, беспомощно открыла и закрыла рот. Но ничего не сказала.

Лиль вдруг увидел, что лет Тако еще очень мало. Наверное, и тридцати нет.

А ему-то сколько?

Он не помнил. Кажется, тоже немного.

— Спасибо, — сказал Лиль.

Кид дернул плечом:

— Благодарности излишни.

Очень жаль, что Тако срезалась так быстро. Ну да с Кидом вдвоем они доходили по новой методике, с небесами, до пятого круга. Правда, артефакт в тот раз им не достался: отбила банда Морских, пока они отлеживались, — куда этих тварей занесло так далеко от залива?

Так что до пятого круга дойдут. А что если теперь кругов больше? Да наверняка больше.

Никогда раньше Лиля так сильно не накрывало на первом круге.

— Пойдем, — сказал он, отбрасывая остатки щита.

На втором круге пропадает любовь.

Это ничего страшного.

Вторая точка бифуркации: можно идти на ненависти. Ненависть и гнев — хорошие товарищи. Они дают огненные крылья и острые когти.

Второе небо — прах земной. Высокие, прозрачные в холодном воздухе горные вершины. Пустынные пески. Массивное, нерассуждающее притяжение огромных каменных громад. Пыль, несомая ветром.

Небесная твердь панцирем укрывает мою душу; я не один.

— Держишься? — спросил Лиль.

Они медленно шли вперед. Странно: коридор казался шире и выше, чем должен быть. Видно, цацка влияла на пространство. По стенам ползали зеленоватые светящиеся жуки с ладонь величиной — поэтому Лиль и Кид старались держаться подальше от стен. К тому же им приходилось обходить разномастные обломки и прочие предметы, невесть как сюда занесенные.

Птичья клетка. Огромная книга. Разноцветные детальки от детского конструктора. Венский стул с изогнутой спинкой. Старый вентилятор. Счеты. Огромная ваза с греческой росписью.

На удивление мало компьютерного мусора: ни одного сломанного монитора, отжившего свое винчестера или бухты кабеля. Всю цифровую технику сожрали гремлины в первые же несколько недель после Разлома. Значит, и сюда добрались.