Лев Гроссман - Волшебники

Джейн с вызовом, тяжело дыша, смотрела на Квентина. Он созерцал обломки часов.

— Вот так, — сказала она. — Пора оплакать свои потери и жить с тем, что у нас осталось. Сожалею, что не посвятила тебя в суть дела раньше, когда еще было не слишком поздно — но я слишком нуждалась в тебе, чтобы говорить правду.

Она взяла его за щеки, пригнула к себе, поцеловала в лоб. В комнате стало совсем темно. Джейн с легким скрипом открыла дверь в тихий весенний вечер.

— Постарайся не судить Мартина слишком строго. Пловер проходу ему не давал, так и норовил зажать его где-нибудь. Из-за этого он, думаю, и ушел в Филлори. Зачем, по-твоему, он забрался в часы? Чтобы спрятаться.

Сказав это, она ушла. Квентин поплелся закрывать за ней дверь, хрустя обломками бывших часов.

Все хуже и хуже. Может, он уже добрался до самого дна? В последних проблесках света он посмотрел на тетрадь. Записка, улетевшая от него когда-то, так и лежала в ней. На листочке было всего одно слово:

СЮРПРИЗ!

Квентин снова сел на кровать. Выходит, они с Элис были просто статистами, которым не повезло вмешаться в чужую драку. В войну, которую вели между собой брат и сестра в своих кошмарных детских фантазиях. Никому нет дела, что Элис мертва, что Квентин пока еще жив.

Ответы, которые он наконец получил, ничего не сделали более простым или легким — а для чего еще ответы нужны? Он сидел на кровати и думал об Элис. И о бедном дурачке Пенни, и о несчастном Элиоте, и о злополучном Мартине Четуине. Он понял теперь, что все делал не так. Не надо было сюда приходить, не надо было влюбляться в Элис. Даже в Брекбиллс не надо было соваться. Сидел бы в Бруклине, нянчился со своей депрессией и злился на весь белый свет. Мелочи реального мира делают это занятие сравнительно безопасным. Да, он никогда не встретил бы Элис, зато она была бы жива. А он заполнял бы свою никчемную жизнь книжками, фильмами, мастурбацией и алкоголем, как все. Никогда бы не узнал, с каким ужасом связано осуществление твоих мнимых желаний. Избавил бы себя и других от расплаты за это. Вот она, мораль истории Мартина Четуина, если таковая вообще существует. Осуществишь свои мечты — станешь монстром. Сиди лучше дома и отрабатывай карточные фокусы в спальне.

Отчасти, конечно, и Джейн виновата. Это она его заманила, но больше уж он не клюнет ни на чью удочку. Сплав гнева и горя остывал, одевая Квентина защитным покрытием, прозрачным наплевательским лаком. Если нельзя вернуться обратно, он устроит все здесь так, как удобно ему. Это куда здоровее, чем ныть о прошлом. Вся фишка в том, чтобы ничего не хотеть. Это дает человеку силу и мужество. Никого не любить, ни на что не надеяться — чем не мужественная позиция?

Даже смешно, как легко тебе делается, когда плюнешь на все. В последовавшие за этим недели новый Мартин с белыми уорхоловскими волосами и деревянным пиноккиевским плечом снова взялся штудировать магию, решив сделать себя устойчивым против любых напастей.

В своей каморке он практиковал многое из того, на что раньше не хватало времени или смелости. Например, этюды Поппер высшей ступени, осуществимые только в теории. В Брекбиллсе он их не осилил, а теперь осваивал, шлифовал, изобретал новые варианты, еще круче старых. Выпускал свою боль из пальцев, заглатывал ее, пожирал. Его чары приобретали невиданную прежде силу, точность и беглость. Пальцы оставляли в воздухе искры и неоновые полосы цвета индиго; следы волшебства жужжали и светились так, что больно было смотреть. Холодные пузырьки триумфа вскипали в мозгу. Пенни пытался сделать в штате Мэн то, что он совершал на деле. Квентин, убив в себе все человеческие эмоции, становился настоящим сверхчеловеком.

Весенняя свежесть сменилась летней жарой. Квентин потел, глядя в окно на пробегающих мимо нелюбопытных кентавров. Теперь он стал понимать, как достиг Маяковский уровня, казавшегося недостижимым прежнему Квентину. Выходя на луг, где никого не было, он заново овладевал запуском огненных шаров Пенни. Нашел и исправил ошибки в своем лунном проекте. Завершил проект Элис: отловил отдельный фотон, бесконечно прекрасную, неистовую, раскаленную искроволну. К черту Гейзенберга. [48] Немецкий физик, один из создателей квантовой механики.

Сидя в позе лотоса на своем флоридском столе, он мысленно подчинял себе одну, потом трех, потом шесть полевых мышей, шмыгавших в траве под окном. Усаживал их перед собой и гасил в каждой электрический накал жизни, а потом с той же легкостью, словно газ спичкой, зажигал вновь.