Ашер сделал шаг к Никки, который стоял над Аресом, все еще не пришедшим в сознание.
– Ашер, время до рассвета тебе нужно на сборы, – сказал Жан-Клод. – Иди и воспользуйся им.
Ашер перевел взгляд с Жан-Клода на меня, потом опять на Натэниела, который помогал Сину сесть.
– Я прошу прощения.
– Жан-Клод прав, – сказал Натэниел. – Как бы мы тебя ни любили, твое отвращение к себе портит все.
– Натэниел…
– Син – мой брат, Ашер. Я не хочу его лишиться, потому что ты не чувствуешь себя достаточно любимым.
– Я ведь его не так уж сильно ударил…
Натэниел прижимал к себе Сина, держа его на руках. У юноши все еще был затуманенный взгляд, будто не мог понять, что случилось.
– Твой мастер города дал тебе приказ. Иди и выполняй его.
Такой холодной злости я никогда у Натэниела не слышала.
– Иди, – сказала я.
– Немедленно, – добавил Жан-Клод.
Ашер начал что-то говорить – и остановился. Кивнул, повернулся и ушел в подземелье – туда, где была его комната, одежда, чемоданы, пошел делать то, что ему было сказано. И черт побери, самое время!..
Я сидела на краю осмотрового стола, в лазарете, в нижних этажах подземелья. Резиновые перчатки доктора Лилиан, шарящие у меня во рту, на вкус напоминали старые воздушные шарики. Седые волосы Лилиан отросли и теперь закрывали ей уши, но она оставалась все той же низенькой тощей теткой и чертовски хорошим специалистом, какой я запомнила ее при первой встрече. Поверх одежды она набросила белый халат – проще сменить халат, чем то и дело переодеваться. У Лилиан имелась процветающая практика в мире людей, но лишь потому, что они не знали: она крысолюдка. Люди боятся заразиться, когда их лечит носитель ликантропии любого вида, но крысолюды – это двойная проблема. Крысы не «романтичны», как вервольфы или леопарды или еще что-нибудь в этом роде. Уж если становиться оборотнем, то чтобы это был огромный и сексуальный хищник, а не мусорщик-падальщик.
– Будь ты человеком, пришлось бы швы накладывать, – сказала она, вынимая пальцы у меня изо рта.
Стянув перчатки, она швырнула их в большую мусорную корзину, всю заклеенную стикерами насчет биологического риска. Тут у кого ни возьми кровь, почти наверняка окажется оборотень или вампир, и хотя «подхватить» вампиризм от контакта с кровью на перчатках и бинтах невозможно, он все равно считается заразным. Вампиром невозможно стать от прикосновения к больничным отходам, но раз уж на то пошло…
– Доктор Лилиан, бывал ли хоть один случай заражения ликантропией от больничных отходов?
Она сперва удивилась, потом задумалась, потом улыбнулась.
– Мне неизвестен ни один, но мы соблюдаем больничный протокол.
Раздвинулись шторы, внутрь шагнул Жан-Клод. Он выглядел идеально в черных кожаных штанах и куртке им под стать, и только белая рубашка посреди этой черноты – обычная кружевная сорочка. Как эхо его родного столетия, хотя у меня достаточно воспоминаний, чтобы знать, что сорочка из современных материалов и сшита облегающей, а не свободного покроя. Она выглядела с виду старинной, но на самом деле таковой не была. Как и многие его вещи – будто бы из прежних дней, а на самом-то деле – сексуальная нарядная одежда или, на крайний случай, сексуальная повседневная одежда. Никогда не видела Жан-Клода ни в чем, что не было бы сексуальным или театральным. Или тем и другим одновременно.
– Анита! – резко окликнула меня доктор Лилиан. Я вздрогнула, отвела взгляд от Жан-Клода и повернулась к ней. Она недовольно пожевала губами и обратилась к Жан-Клоду:
– У нее легкий шок. Я бы сказала, из-за стечения обстоятельств: полицейская работа с вечера, потом драка, ранение, волнение за Синрика, ну и… – Она замолчала, опустила глаза и тихо закончила: – Мне жаль, что с Ашером так вышло. Он очень много значит для вас обоих.
– Спасибо, Лилиан. Я знаю, что ты его недолюбливаешь.
– Я никогда не обсуждаю тех, в кого влюблены мои друзья, Жан-Клод.
– Рад слышать, что ты считаешь меня другом, – сказал он.
Он говорил очень приятным голосом, но совершенно без эмоций. Таким тоном можно сказать практически что угодно. Не обязательно это значило, что он вовсе не рад слышать от Лилиан, что она считает его другом, – вообще этот тон Жан-Клод использовал тогда, когда очень тщательно старался не выражать эмоций. Его версия «коповской морды» и голоса. Только вот у меня в таком случае просто ничего не видно, кроме разве что ощетиненности и цинизма, а у него «коповская морда» просто красивая, почти манящая. Надо знать его так, как знаю я, чтобы увидеть, что все это абсолютно ничего не выражает – как моя улыбка, которую я могла бы надеть для клиентов в «Аниматорз инкорпорейтед», где поднимаю зомби. Но в последнее время я полностью занята на полицейской работе.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу