Андрей Кречетов - Воля твоя (СИ)

Сегодня она наблюдала за рыбками. Наблюдение за рыбками успокаивало. Их глупые, несмелые движения, касания подводных камней и мгновенное ретирование, вызывали у нее робкую улыбку. Улыбку против ее же собственной воли. Она уже и забыла каково это — испытывать чувства.

Мальки носились, кружа друг напротив друга, слепо тыркались в голое дно, и продолжали плясать. Дева шла по пути их следования, провожая их по берегу ручья, настолько заросшего и изрезанного буреломами, что ей частенько приходилось терять рыбех из виду, пытаясь перебраться дальше. Ручеек, подпитываемый подземными источниками, разросся вглубь и вширь и уже не напоминал тот едва тлеющий родничок, с которым ей довелось встретиться. Да и сами рыбки, бывшие мальки, довольно споро росли, увеличиваясь в размерах.

К концу дня, все также продолжая идти по течению, она вышла к небольшой запруде, образованной корягами, тиной и прелой листвой, которую помнила по дням своих исследований пути выхода. За запрудой начинался поросший ряской водоем. Но туда уже возможности попасть не существовало — запруда оказывалась крайней точкой этого мистического места. Как бы дева не старалась и сколько бы не ныряла, до содранной кожи разбирая нерукотворную плотину, выхода она так и не обнаружила.

Бывшие мальки, сейчас вымахавшие до размеров нескольких ладоней, ловко юркнули в прорехи запруды, вновь пустившись вскачь, однако на этот раз по ее иную сторону.

Лес горел ярко, горел быстро, без труда занимая сухостои. Невыносимый треск веток и гудение пожара, кажется, слышались даже в других мирах. Ночное зарево огня поднималось над лесом очередным солнцем.

Да, она устроила пожар — ей просто захотелось. Просто подсыпала еще веток в едва дотлевающий костерок, раздув его до размеров сначала кострища, а потом и пожарища. Огонь занялся легко, быстро проглотил первую порцию, и дальше уже сам кинулся искать себе пропитание. Двинулся полукругом, вдоль границы аномалии, и своим прожорством очень скоро уперся в окончание ручья, почти вплотную подобравшись к запруде. Здесь, с чувством неутоленного голода, накинулся на свою самую последнюю цель — действительно могучее многолетнее дерево. Но как бы ни был он старателен и жаден, одолеть его ему, потерявшего всякую подпитку, не удалось. Дерево, прогорев лишь до середины, словно выеденная скорлупа, заметно накренилось в сторону ручья, да так, быстро потухшее и прекратившее коптить, и застыло.

Вернувшись к полянке, туда, где все началось, возбужденная зрелищем дева застала крохотный костерок, сейчас превратившийся в пепел, вопреки всему испускающий чувствующийся даже на расстоянии жар.

На следующий день все, естественно же, восстановилось в своем прежнем виде.

Рыбки не успели проделать свой дневной путь, и перед наступлением темноты, в которой дева видела прекрасно, не растворились где-то на полдороге. Зрение, как бы она ни вглядывалась, ей ничем не помогало.

Путем многодневных испытаний в различное время, она выяснила, что путь занимает ровно половину светлого времени суток, и если подойти к ручью, активировав рыб на движение, задолго после полудня, то у мальков не получалось переметнуться в водоем.

Она еще несколько раз устраивала пожары, тоже в качестве опытов в различное время, поначалу провожая их разрушительное стремление столь же горящими глазами, как и в первый раз, потом немного отстраненными и разочарованными, а вскоре и вовсе раздраженными. Огонь горел всегда по одному и тому же сценарию — по границе аномалии, заканчивая свое шествие у небольшой запруды. И за все то время, что дева устраивала разрушения, пламени так и не удалось ни разу одолеть могучее дерево.

Дева, тихо ругаясь сквозь зубы, взбежала по наклоненному стволу, завершив за пожарищем его неоконченное дело. И, не удержавшись на стволе, нелепо плюхнулась в воду.

Сосна. Сосна прямым как шпиль стволом возвышалась над нею, валяющейся на земле и раскинувшей в полном бессилии в стороны руки. Сосна, выглядывающая из-за остальных, неровных и кряжистых, деревьев словно армейский штандарт. Если подумать, то сосна здесь выглядела ни к селу ни к городу. Словно геройское знамя над порогом всеми забытой и задрипаной лесничьей избы. Тем необычней она казалась среди наполненной исключительно лиственными деревьями чащобы.

Да, если подумать… наблюдение казалось занимательным. Хотя думать совершенно не хотелось.

А если все же себя заставить, вглядеться иными глазами, пораскинуть мозгами, то получалось… Нет, совершенно не думалось. Гораздо проще убедиться в шальной промелькнувшей мысли, увидев воочию, и тогда, может, захрясший от безделья разум все же сумеет отделить зерна от плевел.