Роджер Желязны - Рыцарь Теней

— Первой фальшивкой был Дваркин, — сказал я, — второй — Оберон. Ты будто спускаешься вниз по фамильному древу, не так ли?

Он прищурился и в замешательстве склонил набок голову — еще одна подлинная привычка.

— Не знаю, о чем ты говоришь, Мерлин, — ответил он. — Я…

Затем это нечто вошло в область стражей и дернулось, как будто коснулось раскаленной проволоки.

— Срань господня! — сказало оно. — Ты никому не веришь, верно?

— Семейная традиция, — ответил я, — поддержанная недавним жизненным опытом.

Впрочем, меня сбило с толку, что после столкновения не произошло никаких пиротехнических эффектов. К тому же я не понимал, почему не началось превращение этой твари в орнамент из завитков.

С проклятием оно закрутило свой плащ, обматывая вокруг левой руки; правая потянулась к великолепному факсимиле ножен моего отца. Инкрустированный серебром клинок тихо выдохнул, по дуге поднимаясь вверх, и упал точно на стража. При соприкосновении стража с клинком взлетел сноп искр высотой в фут, и клинок зашипел — словно его раскаленным сунули в воду. Узор на клинке вспыхнул, вновь рассыпались искры — в этот раз в рост человека, — и в то же мгновение я почувствовал, что страж разбит.

Затем нечто вошло, и я развернулся, взмахнув своим оружием. Но клинок, так похожий на Грейсвандир, опустился и поднялся вновь, в сужающемся круге отводя острие моего клинка вправо и прямиком устремляясь к моей груди. Я просто парировал in quarte, но противник скользнул под клинок и продолжал двигаться внутрь пещеры. Я отразил удар sixte, но противника там не оказалось. Его атака была финтом. Он ушел еще глубже в пещеру и теперь вел нападение снизу. Я поменял стойку и вновь парировал, когда он всем корпусом скользнул вправо от меня, уронив острие своего клинка и меняя хватку, одновременно взмахивая левой рукой перед моим лицом.

Слишком поздно я заметил поднимающуюся правую руку, в то время как левая скользнула мне за голову. Головка рукояти Грейсвандир направлялась точно к моей челюсти.

— Ты действительно… — начал я, а потом мне припечатали рукоятью.

Последнее, что осталось в памяти, — серебряная роза.

Вот она, жизнь: верь — и предадут тебя; не верь — и предашь себя. Как и большинство моральных парадоксов, этот ставит тебя в уязвимую позицию. И слишком поздно для принятия нормального решения. Я не мог выйти из игры.

Очнулся я во тьме. Очнулся озабоченный и настороженный. Как обычно, когда я озабочен и осторожен, я лежал совершенно неподвижно и продолжал дышать в естественном ритме. И прислушивался.

Ни звука.

Я слегка приоткрыл глаза.

Сбивающие с толку узоры. Я вновь зажмурился.

Я хотел уловить телом вибрации под каменной поверхностью, на которой распластался.

Вибраций не было.

Я совсем открыл глаза, подавил импульс закрыть их. Приподнялся на локте, затем подтянул колени, выпрямил спину, повернул голову. Очаровательно. Так дезориентирован я не был с тех пор, как пил с Льюком и Чеширским Котом.

Вокруг меня нигде не было ничего цветного. Все было черным, белым или имело оттенок серого. Я словно попал в фотонегатив. То, что я решил считать солнцем, черной дырой висело по правую руку в нескольких своих диаметрах над горизонтом. По темно-серому небу неторопливо плыли эбонитовые облака. Моя кожа была чернильного цвета. Каменистая поверхность подо мной и вокруг меня тем не менее сияла полупрозрачным матово-белым. Я медленно поднялся на ноги, оглядываясь. Да. Земля будто светилась, небо было темным, а я был тенью меж ними. Это ощущение мне совсем не понравилось.

Воздух был сух и прохладен. Я стоял у подножия гряды гор-альбиносов, столь окоченевших с виду, что на ум пришло сравнение с Антарктикой. Кряж тянулся налево от меня вдаль и ввысь. Направо — низменная и холмистая — по направлению к тому, что, по-моему, следовало считать утренним солнцем, раскинулась черная равнина. Пустыня? Мне пришлось поднять руки и заслониться от… чего? Антисвечения?

— Дерьмо! — попытался произнести я и немедленно заметил два обстоятельства.

Первое — это то, что слово осталось непроизнесенным. Второе — моя челюсть болела — там, куда мой отец или его подобие сильно мне приложил или приложило.

Я повторил мое беззвучное замечание и вытащил Козыри. Долой все ставки, когда такая путаница с почтовыми отправлениями. Я вытасовал Козырь Колеса-Призрака и сосредоточился на нем.

Ничего. Для меня он был абсолютно мертв. Но ведь Призрак и говорил мне лежать тихо, и поэтому, может быть, сейчас отказывается откликнуться на мой зов. Я просмотрел другие Козыри. Остановился на Флори. Обычно она бывала не против помочь мне выпутаться из затруднительного положения. Я вгляделся в это очаровательное лицо, посылая к нему свой вызов…