Год дракона (СИ)

Он любил бродить в горах в одиночестве и наслаждаться тихим гудением камней, похожим на монотонное пение древних шаманов. Он любил слушать шорох выветривания гранита, мягкий хруст твердеющих минералов, эхо глубинных вод, бегущих по пещерам и пробивающим себе дорогу в породе.

Он слушал, как звенят солнечные лучи и как вторит им серебряным пением отраженный лунный свет. Слушал утробный говор глубоких вод, вздохи моря, гомон рек. Улавливал тихий, но ровный звук бегущих по небу облаков. Замечал, как с легким треском рассекает воздух летящая птица.

Иззила понимал увлечение Димы и всегда позволял ему уединяться после удачной охоты. Рональд же считал, что такое увлечение мешает главному делу, ворчал, но пока никаких ограничительных мер не предпринимал.

В тот день Дима тоже слушал. Сидел на камне возле говорливого горного ручья, который со звоном и брызгами несся вниз, как проказливый мальчишка. Голос ручья дополнял шорох ветра, скользящего по камням – колючим, ощетинившимся острыми углами, готовым сопротивляться любой силе, что задумает их обтесать.

Дима приглушал то одну партию, то другую, стараясь насладиться каждой в отдельности, а потом многоголосием. Тогда-то он и уловил это новый звук – пока еще непонятный и едва живой. Он летел издалека и был слабым. Дима даже не сразу понял, на что это похоже. Стал прислушиваться, пытаясь соотнести это с тем, что слышал ранее. Это звук приходил толчками, неравномерными по силе и продолжительности, поэтому Дима сделал вывод, что кто-то или что-то издавало его намеренно. Охотник приглушил звучание остального мира, чтобы сосредоточиться и полностью отдаться новой волне. Он принимал ее всем телом, пропуская через себя, делил на отдельные звуки, а потом суммировал их. Он понял одно: это звучание пропитано отчаянием – чувством, рождающимся в страдании. В эту тягостную мелодию холодными и жесткими нитями вплетался страх. Кое-где Дима улавливал нотки боли и одиночества. Сомнений не было: Дима слышал чей-то плач.

Охотник поднялся, прошелся в одну и в другую сторону, чтобы определить направление звука, но он был так слаб, что практически растворялся в воздухе. Дима шагнул на отвесный выступ скалы. В ущелье звуки собирались, как капли дождя в чаше. Плач стал слышен лучше, но по-прежнему нельзя было определить, откуда он доносится.

Дима по очереди переходил со склона на склон, пытаясь вычислить направление звука. На южном плач был слышен лучше всего, и Дима двинулся по хребту на юг. След привел его на край глубокого ущелья, которое разверзлось в теле горы, как уста. Словно древняя скала хотела сказать что-то, но так и застыла в немом оцепенении.

Сейчас между этими каменными стенами было метров тридцать, не больше – идеальный проход для небольшой группы и столь же идеальное место для засады. На дне ущелья, неестественно заломив могучие крылья, лежал дракон с отрубленной головой. Впрочем, над тушей этого исполина усердно потрудились не только стервятники. У дракона отсутствовали ступни на трех лапах. Четвертой Дима не видел с этой точки, но готов был поклясться, что и у нее тоже отрезали ступню: амулеты из драконьих когтей и зубов сильно выросли в цене, с тех пор как эти летуны покинули землю.

Дима знал, что не все успели улететь, пока были открыты врата. Рональд говорил, что еще пара десятков драконов летает тут и там, но их дни, увы, сочтены. Не только из-за жадности охотников, но и из-за того, что повелители драконов тоже ушли из этого мира. Хозяева душ перестали контролировать своих подопечных и поддерживать порядок, а это почти всегда заканчивается плачевно. Существа, оставленные без присмотра, дичают и становятся угрозой для других видов, и тогда другие виды их рано или поздно уничтожают.

Живого дракона Дима не видел, только слышал рассказ Иззилы о том, как однажды дракон спас его от чупакабры – одного из самых древних и хитрых пришельцев. Они мастера устраивать западни, и Иззила угодил бы в одну из них, если бы дракон не спугнул монстра. Дима с сожалением глядел на обглоданное падальщиками тело крылатого великана, догнивающее на дне ущелья. Вдруг это последний дракон? Самый последний из тех немногих, что остались. И умер он не от старости, а стараниями охотников и отчаянных головорезов, нанятых каким-нибудь богатым феодалом. Дима опустил глаза: это так по-человечески – уничтожить последнего дракона, который единственный может избавить людей от тех монстров, что охотятся за их душами. Будучи сам человеком, Дима не замечал сути своих сородичей, но, став лигой, прозрел и теперь ужасался, насколько жестока, агрессивная и жадна человеческая раса.