Рошани Чокши - Бронзовые звери [litres]

– Я нашла их!

За ней следовала целая вереница взрослых, выкрикивавших имена своих отпрысков.

О боже, подумал Энрике. И решил, что если эти родители разгневаются и потребуют назвать его имя, он представится как Северин Монтанье-Алари.

Один за другим родители уводили детей.

– Нет, я хочу остаться! – заявила одна девочка. – Мы слушали о мумиях!

Один мальчик в знак протеста уселся на пол.

– А вы расскажите нам еще что-нибудь завтра? – спросил один мальчик, прежде чем его уволокли родители.

Серьезный белокурый мальчуган попятился назад, пытаясь спрятаться за коробками. Его мать, высокая женщина с копной темных волос, рассмеялась, вытаскивая его оттуда.

– Дети, похоже, в восторге от вас, – сказала она. – Надеюсь, они не слишком вас утомили.

– Они… они нисколько меня не утомили, – ответил Энрике.

Напротив, за последнее время это оказалось самое забавное происшествие в его жизни. Искреннее детское любопытство, словно огонь в печи, согрело его изнутри, и их рвение к знаниям возродило его желание вновь вернуться к своим исследованиям и по-новому взглянуть на них.

– Как вас зовут? – спросила женщина.

– Сев… я хотел сказать, Энрике, – ответил он. – Энрике Меркадо-Лопес.

– Что ж, я очень вам признательна за вашу столь обширную лекцию. У меня чувство, что вы произвели на сына огромное впечатление, и теперь я еще долго буду об этом слышать от него, – широко улыбаясь, произнесла женщина. – Генрих? Скажи этому замечательному профессору спасибо.

– О, я не профессор… – возразил Энрике, но, похоже, его никто не услышал.

– Спасибо, профессор Меркадо-Лопес, – сказал мальчик.

Энрике вздрогнул. Он и представить не мог, как ему понравилось слышать звучание этих слов.

– Спасибо тебе, – ответил он, чувствуя, как сжимается сердце.

– Я ЗНАЮ, ЧЕМУ ХОЧУ ПОСВЯТИТЬ ЖИЗНЬ, – несколько часов спустя объявил Энрике.

Он стоял в дверях библиотеки, где они с Гипносом и Зофьей договорились встретиться, чтобы пойти на ужин. Зофья мешала кочергой угли в камине, а Гипнос свернулся калачиком в кресле с бокалом красного вина.

Гипнос вскинул бровь.

– Делать младенцев?

– Нет!

– Ты не хочешь детей? – спросила Зофья.

– Сейчас пока нет, – сказал Энрике. Гипнос сделал большой глоток вина.

– Красть младенцев.

– Боже, нет! – воскликнул Энрике. – Это не имеет никакого отношения к младенцам! Ну, возможно, это немного связано с детьми, но…

– Вот теперь я окончательно запуталась, – сказала Зофья.

– Думаю, мне бы хотелось преподавать, – сказал Энрике, прежде чем Гипнос и Зофья неправильно истолковали его слова. Он торопливо произнес: – Мне нравится, что знания вдохновляют людей думать самостоятельно и смотреть на мир по-другому. Я хочу не просто попытаться изменить мир, донося свои идеи до других людей… Мне хотелось бы помочь им научиться мыслить по-другому. Мне кажется, только так и могут возникнуть долгосрочные перемены, и еще мне кажется, что из меня получился бы неплохой профессор.

Он немного помолчал, готовясь увидеть их реакцию.

– Мы это знали, – ответила Зофья.

– Что? – пробормотал Энрике.

– Честно, я не понимаю, почему ты так долго не замечал тот факт, что мы с Зофьей уже пришли к единому мнению, как лучше всего использовать твои таланты, – сказал Гипнос.

Энрике не мог понять, какое чувство в нем сильнее – радость или раздражение.

– Спасибо, что сообщили мне, – сказал он.

– Такие вещи лучше всего выяснять самостоятельно, – ответил Гипнос. – Хотя мне интересно, что же помогло тебе это окончательно понять?

Энрике вспомнил о разговоре с Лайлой во сне. Вспомнил ее кошачью улыбку и сияние другого мира, озарявшее ее.

– Думаю, можно сказать, что эта идея наполнила меня светом, – ответил Энрике.

Северин Монтанье-Алари не был богом. А потому не мог изменить прошлое, однако это не означало, что он не мог от него освободиться.

Северин смотрел в окно своего кабинета, нервно теребя в руках банку с гвоздикой, не сводя глаз с петляющей, присыпанной гравием дорожке, ведущей к воротам Эдема. Они скоро будут здесь, и он не знал, что они подумают об этом месте…

Зима только началась, и город казался более хрупким в лучах неяркого солнца. На дальнем конце лужайки работники рыли ямы и распрямляли шпалеры, в то время как другие растягивали брезент, чтобы защитить цветы. На следующий год на шпалерах зацветут розы всевозможных оттенков и ароматов. Но посреди всего этого буйства красоты в саду была лишь одна звезда.