Виктория Авеярд - Разрушенный трон [litres]

– Я знаю, что замки тебе не помеха, Эванжелина, но они должны, по крайней мере, быть предложением.

Движением большого пальца он указывает через сад в направлении ворот, которые теперь свисают с петель.

– Милорд Кармадон, – отвечаю я, притворяясь, что греюсь на солнце. Растянув губы в победной улыбке, выкованной при потерянном дворе, я поднимаю свои темные очки. – Я просто наслаждаюсь вашей прекрасной работой. Разве не в этом смысл этого места? – Я веду рукой в сторону все еще цветущего сада. – Чтобы произвести впечатление?

Из всех жителей Монфора, Кармадон, думаю, относится ко мне с наибольшим терпением. Поэтому мне горько, когда он качает головой.

– Иногда я забываю, сколькому тебе еще нужно научиться.

Я усмехаюсь, чувствуя знакомый укол раздражения. Я не ребенок, и я не глупа. Я не позволю, чтобы ко мне относились со снисхождением.

– Полагаю, это хорошее место для размышлений, – говорит он, указывая на тщательно ухоженный сад. – Ты знаешь, что в городе есть клерки, которые специализируются на трудоустройстве. Если хочешь, я могу устроить тебе встречу с одним из них.

Я закатываю глаза. Осторожное подталкивание к поиску профессии, к жизни здесь, в Монфоре, никогда не перестанет меня раздражать. Даже если скоро правительство Республики перестанет меня содержать, я не хочу об этом думать. Не сегодня.

– Какую бы работу я ни выбрала, людям, с которыми я буду работать, повезет, что я остановила свой выбор именно на них. Мне не нужно устройство . – И мне не нужно напоминать о том, что время неумолимо работает против меня, против Элейн, против Толли и Рен.

Кармадон тоже это знает. Но все равно продолжает говорить.

– Ты талантливая молодая женщина, да, но будет намного лучше, если ты найдешь работу до того, как правительство моего мужа перестанет тебя содержать.

Я быстро поднимаюсь на ноги и перекидываю одеяло через плечо. На моих щеках появляется румянец, я чувствую, как пылают мои щеки. Не хочу это выслушивать. Не сегодня.

– Если вы намеревались прогнать меня с вашего маленького огородика, то поздравляю. Вам это удалось, – бормочу я.

– О, пожалуйста, не уходи из-за меня. Я не возражаю, чтобы ты приходила ко мне в сад. Но в конце концов сюда придет твой брат. Он тут все истопчет и что-нибудь раздавит. – Его легкая, шутливая манера речи вернулась так же быстро, как и исчезла. – Этого я бы хотел избежать.

При упоминании старшего брата я начинаю нервничать. Мои пальцы крепче сжимают одеяло, и внезапно мне хочется разорвать что-нибудь большое и металлическое.

– Птолемус не знает, что я здесь.

Кармадон наклоняет голову, позволяя дневному свету блеснуть на его совершенно лысом черепе.

– Думаешь, он не обыщет здесь каждый дюйм, пока не найдет тебя?

– У него нет времени.

– Самолет не улетит, пока он сам этого не захочет, – усмехается он. – У тебя не получится его переждать.

В ответ на это я громко смеюсь. Звук эхом разносится по пустому саду, больше похожий на лай, чем на сдержанный смех. Усмехнувшись, я снова раскладываю одеяло и растягиваюсь на ткани. Даже снова опускаю на нос темные очки – крайне мелочное поведение.

– Ну, вот, смотри, Карм.

Его глаза в ответ вспыхивают. Они угольно-черные, но с вкраплениями глубокого изумрудно-зеленого цвета. Что-то начинает извиваться подо мной, и я вскрикиваю, когда змея или…

«Лоза».

Из земли быстро поднимается десяток лоз – и это застает меня врасплох. Я отбиваюсь, превратив свой браслет в похожий на бритву хлыст, но виноградные лозы извиваются и уворачиваются, толкая меня обратно на ноги. Один даже набрасывает на меня одеяло, накрывая мою голову.

– Извините, – рявкаю я, срывая одеяло. Я снова вспыхиваю и чувствую, как растрепывается моя коса. Если раньше я не выглядела так ужасно, то сейчас определенно выгляжу. Это было довольно грубо.

Кармадон отвешивает преувеличенно оскорбительный поклон.

– Прошу прощения, принцесса.

Титул производит то самое действие, на которое и было рассчитано. Чувствуется как удар под дых. Кольца на моих пальцах заостряются, вырастая в шипы, когда мои внутренности скручиваются. Секунду я смотрю на траву, пытаясь собраться с мыслями и бурлящими чувствами. Но они танцуют за пределами моей досягаемости, слишком далеко, чтобы дотянуться.

«Принцесса Эванжелина, Леди Дома Самос. Дочь Воло и Ларенции».

Но больше – нет. С сегодняшнего дня – нет. Я должна радоваться – испытывать облегчение, избавившись от имени и жизни, которые мне дали мои родители. И также – от части меня. Но то, что осталось, не может забыть о том, чем я пожертвовала, чтобы жить так, как я живу сейчас. О том, что я предала. О том, что убила. О том, что навсегда потеряла.