Виктория Авеярд - Разрушенный трон [litres]

Что-то трепещет в окне, на долю секунды привлекая мое внимание.

Это мотылек, крошечный, с темно-зелеными, почти черными переливающимися крыльями. Сейчас день, и его здесь быть не должно. Мотыльки – ночные существа, привыкшие к жизни в темноте. Обладающие замечательным слухом. Все это проносится у меня в голове в одно мгновение, и кусочки мозаики аккуратно складываются вместе.

Это мама.

Волк снова вцепился мне в горло, его острые зубы впиваются в мою плоть. Вот-вот разорвет меня на части. Я не двигаюсь с места только из-за направленного на меня объектива камеры, свидетелей и взглядов огромного количества людей. Я снова чувствую укол чувства стыда – но не могу допустить, чтобы кто-то это заметил. Не могу допустить, чтобы она меня остановила. Мне еще многое нужно сказать – нужно разрушить еще больше ее мечтаний.

Под столом моя рука сжимается в кулак. На этот раз мной движет не ярость, а решимость.

Я всегда думала только о тех словах, которые произнесу дальше. Я не проговаривала их – даже шепотом. Не говоря уже о том, чтобы произнести их перед аудиторией в десять человек – или десять тысяч. И о том, чтобы сказать их моей матери. Эта женщина всегда слушает, и, возможно, теперь она наконец-то меня слышит.

– Отныне я буду известна как Эванжелина Самос из Монфора. Я клянусь в верности Свободной Республике, где я могу свободно жить и любить. Я отказываюсь от своего гражданства в Разломах, Норте и в любой стране, где люди заключены в клетку из-за обстоятельств рождения.

Ручка скрипит по бумаге, и я почти разрываю страницу силой своей размашистой подписи. Мои щеки пылают, но я нанесла достаточно плотный макияж, чтобы скрыть любой румянец, который мог бы выдать, как бешено колотится мое сердце. Вокруг меня все гудит, заглушая жужжание механизмов. Я держусь спокойно и делаю то, что мне сказали. Держу зрительный контакт. Пристально смотрю в камеру. Жду сигнала. Мир сосредотачивается в объективе камеры, и мое зрение начинает расплываться.

Один из Красных техов возится с камерой, щелкая переключателями и жестом приказывая нам с Птолемусом оставаться на месте. Я чувствую, как механизмы прекращают вибрировать, когда трансляция заканчивается и везде, кроме этого места, изображение сменяется черным экраном. Красный опускает палец, и мы выдыхаем и расслабляемся.

Все кончено. С этим покончено навсегда.

Сосредоточившись, я разрываю стоящее позади меня стальное кресло, и мой трон превращается в груду иголок. Это не требует много сил – сталь мне знакома, – но сделав это, я чувствую, как меня накрывает волной изнеможения, и позволяю себе опереться локтями о стол.

Красные и представители Алой гвардии делают шаг назад, опасаясь вспышки моего гнева. Серебряные дворяне лишь бросают на нас взгляды, полные отвращения, – хоть никто и не осмелится сказать что-то нам в лицо. Усмехнувшись, Джеральд направляется к дочери, но Элейн аккуратно уклоняется от него.

Она быстро кладет руку мне на плечо. Я чувствую, как ее ладонь дрожит на моей коже.

– Спасибо, – выдыхает она так, чтобы слышать ее могла только я. – Спасибо тебе, любовь моя. Мое железное сердце.

Кажется, что весь свет, что был в комнате, собрался на ее коже. Она ослепительна, сияет, как маяк, зовущий меня домой.

Я хочу сказать, что сделала это не только ради нее, но не могу открыть рот.

Я сделала это ради себя.

Мотылька в окне больше не видно.

«И ради нее».

Сад скульптур, как и остальное поместье, запущен и зарос без заботливого взгляда зеленых. Кармадон мог бы творить здесь удивительные вещи. С одной стороны открывается потрясающий вид на долину до самой реки. Статуи кажутся больше, чем я запомнила, и куда более зловещими. Они застыли в дугах из стали и хрома, непоколебимого железа, гордой меди, даже полированного серебра и золота. Я не останавливаясь провожу по ним пальцами, и по каждой из них пробегает рябь. Некоторые из них изгибаются, подчиняясь моей воле, перестраиваясь в стремительные изгибы или тонкие, как нить, веретена. Использование моих способностей для искусства – это катарсис, снятие напряжения, которое обычно я могу найти только на тренировочной арене. Я долго хожу в одиночестве, переделывая все по своему вкусу. Если я хочу преодолеть следующее препятствие, мне нужно по максимуму сбросить напряжение.

Я должна встретиться с ней один на один. Без отговорок. Без Элейн и Птолемуса. Очень заманчиво позволить им сражаться в этой битве за меня. И мне бы не хотелось, чтобы это вошло в привычку.