- А вы не лишены тщеславия, Маккавей. Вот начнет кто-нибудь изучать ваши семейные портреты, и уверует в переселение душ…
- В моём замке, на протяжении веков, гостили самые разные люди. - пояснил бывший вампир. - Этот портрет, например, написал Караваджо - его сослали на Сицилию за какую-то мелкую провинность. А этот - Мазаччо, он гостил у меня несколько месяцев, лечился от чахотки… - Счастливчик скромно потупился. - Кое-что я, разумеется, выставляю в музеях, Прадо, Лувре и других, по всему миру. Но жемчужину коллекции - круговую фреску "Битва в долине Меггидо" - я не показываю никому, кроме избранных. Она написана на стенах Львиного зала, и, как вы понимаете, не может быть перенесена в другое место. Если пожелаете, ваше величество, позже мы поднимемся в башню. Пикассо был гением, согласитесь. Я даже предлагал сделать его вечным - ну вы меня понимаете… Но он отказался. Боялся, что перестав испытывать животный страх смерти, не сможет творить… Замок Крови Господней хранит множество реликвий. Заботу о некоторых я нижайше попрошу принять на себя Рыцарей ордена Святого Динария - дабы не оказались они в неподобающих руках; другие же… Возможно, настал день, когда чудеса моего замка предстоит явить миру. Но! - Счастливчик гостеприимно повел руками - прошу к столу!
- Вы приготовили поистине царское угощение, дон Лучано! - я улыбнулась, принимая его руку.
- Ну что вы, солнцеликая донна! Мне это доставило истинное наслаждение. И… маленькая просьба: не зовите меня больше доном. В роли хозяина Сангре-де-Диос я устраиваю последний прием.
Яррист, проходя мимо нас, самым невежливым образом хрюкнул, затем, пинком подвинув тяжелое кресло, упал в него, схватил ближайший кувшин и, отбив горлышко о край стола, сделал могучий глоток.
Семъяза сел рядом с ним.
- Может, не следовало оставлять Ш'хину одну? - спросил он. - Если она очнется, хорошо бы, чтобы рядом кто-то был…
- Всё еще пытаетесь давать советы, дорогой братец? - съязвил Барбаросса и отвернулся.
Что-то с ним было не так. Будто разжалась, распрямилась тугая пружина, спрятанная в груди. В движениях, вместо выверенной точности, появились широта и размах, единственный глаз блестел какой-то новой, незнакомой мне страстью, и весь облик Первого Рыцаря стал будто проще, доступнее. Он больше не опалял.
ГЛАВА 49
ИЕГУДА МАККАВЕЙ
Исповедь бывшего вампира
…Помню, как вошел он на наше подворье, кутаясь в серую плащаницу и нахлобучив капюшон до самого носа. Ростом Гигант на локоть превосходил любого, и, хотя плечи его были согбенны, а на спине дыбился горб, никто не принял бы его за недужного.
Мы с братьями в тот час грузили телегу хлебами, чтобы везти на рынок - небо только начинало светлеть за Ярдэйном. Тихий это был, и покойный рассвет. Мулы негромко фыркали во сне о своей, вестимо тяжелой, мульей жизни, на заднем дворе, просыпаясь, хрюкали свиньи, а над крышами окрест разносился чистый, звонкий крик петуха.
Когда он вошел и встал посредь двора, как истукан, показалось, что стихло всё не только у нас, а и во всём городе. Будто накрыли славный Ерушалайм железным ковшом, отделив твердь от небесного свода...
Лишь с заднего двора слышалось, как ругается птичница Салмонея: споткнувшись о свиную поилку, она рассыпала зерно.
Узнав Рефаим, мы удивились: давненько никого из них не встречалось средь людей. Да что я говорю! Еще прадед наш, бен Ахав, рассказывал бате, когда тот был маленьким, как его отец видал последнего Гиганта: заросшего диким волосом, голого и босого, в цепях, его водили по площадям, дабы простой люд мог подивиться на бывшего тирана...
Но это был точно он: ни от кого иного не становилось так пакостно, как от Рефаим: под кожей будто бегали полчища красных песчаных мурашей, а в черепе, вместо мозгов, копошились мучные черви… А еще говорили, если Гигант долго стоит на одном месте, то земля под его ногами сама собой начинает превращаться в соль и на ней больше ничего не растет. Но это уже были сказки, как мы в скором времени убедились.
Старший мой брат Илия шепнул Марку, чтобы тот бежал за отцом, а сам, подхватив ближайшую краюху, двинулся к Гиганту. Я, не растерявшись, зачерпнул ковшом водицы и пошел вслед за ним. Разломав краюху - от белого, пухлого излома шел такой аромат, что потекли слюнки, - Илия протянул кусок Пришедшему.
Рефаим, выпростав из-под одеяния черную свою клешню, принял хлеб, запил его водой и мы вздохнули свободней. К тому времени отец, предупрежденный Марком, вылетел из дому и распростерся ниц, повторяя древние слова подчинения. За ним повалился и Илия, вторя отцу: его, как старшего, обучали тайным премудростям. Мы с Марком тоже бухнулись на колени - по примеру.
Читать дальше