Наоми Новик - Чаща

Маленького Антона семья приставила к стаду; мальчуган лентяйничал, валяясь на травке. Завидев меня, он вскочил на ноги. Он немного занервничал, хотя сейчас все уже попривыкли к моим появлениям. Я бы, наверное, и не решилась прийти домой после всего случившегося, но в тот кошмарный день у меня просто сил не осталось — я чувствовала себя усталой и одинокой, и злилась, и горевала; скорбь Лесной королевы и моя печаль слились неразделимо. После того как я наконец очистила Заточек, мои усталые ноги понесли меня домой сами по себе. Стоило мне появиться в дверном проеме — и мама, ни слова не говоря, уложила меня спать. А сама села рядом и гладила мне волосы, и пела мне, пока я не заснула.

На следующий день все от меня шарахались — когда я вышла на деревенскую общинную лужайку поговорить с Данкой и рассказать ей, как все было, а потом заглянула навестить Венсу и Ежи с Кристиной. Но я все еще была такая усталая, что об этом просто не задумывалась и на всеобщую нервозность внимания не обращала, а спустя какое-то время, видя, что я покамест не подпалила ничей дом и ни в какое чудище не превратилась, все подуспокоились. Я запомнила урок: людям просто надо дать привыкнуть ко мне. Теперь я взяла за правило постоянно заходить во все деревни по очереди — каждую субботу.

Саркан не вернулся. Да я и не знала, вернется ли. Я слыхала из четвертых, не то из пятых рук, что он по-прежнему в столице, наводит порядок, но он не писал. Ну, в правителе, который бы улаживал наши ссоры, мы не нуждались — с этим отлично справлялись наши старосты и наши женщины, да и Чаща уже не представляла былой угрозы. Но деревням порою требовалась магическая помощь. Так что на зов приходила я. Я даже наложила заклинание на их сигнальные костры: когда огни вспыхивали, у меня в домике загоралась одна из свечей, расставленных по числу деревень: так я узнавала, куда мне бежать.

Но сегодня я пришла не работать. Я помахала Антону рукой и зашагала в деревню. На общинной лужайке уже ломились застеленные белыми скатертями столы в честь праздника урожая, а деревенскую площадь отвели под танцы. Там была мама и две старшие дочки Венсы — они расставляли подносы с тушеными грибами. Я подбежала к матери и расцеловала ее, а она обняла ладонями мои щеки и отбросила назад спутанные волосы, сияя улыбкой.

— Ну ты посмотри на себя, — ворчала она, вытаскивая из моих волос длинную серебристую веточку и несколько сухих бурых листьев. — А башмаки-то где позабыла? Сейчас как прогоню умываться — и будешь у меня сидеть тихо в уголке. — Пыль и впрямь облепила мои голые ноги до колен. Но мама радостно смеялась, а отец как раз привез на телеге дрова для вечернего костра.

— Умоюсь перед тем, как садиться за стол, — пообещала я, стащила гриб и пошла посидеть с Венсой в ее гостиной. Венса поправилась, но она по-прежнему целыми днями просиживала в кресле у окна да рукодельничала помаленьку. Кася написала и ей, но письмо было холодным и неискренним. Я прочла его Венсе вслух, смягчая его, где могла. Венса молча слушала. Мне казалось, в ней угнездилось чувство вины под стать Касиной тайной обиде: мать заранее примирилась с судьбой, которой можно было и избежать. Эта боль исцелится не скоро, если вообще когда-нибудь исцелится. Но я уговорила-таки Венсу пойти вместе со мною на общинную лужайку; я видела, что она устроилась за столом рядом с дочками.

В этом году шатра не ставили: наша деревня устроила себе небольшой праздник, вот и все. Пышное празднество проходило в Ольшанке: так бывало каждый год, за исключением того, особенного, раз в десять лет; а теперь так будет всегда. Пиршество на самой жаре — престранное ощущение для страдной поры; но вот солнце склонилось к горизонту. Мне было все равно. Я уплела здоровенную миску кислого журека с кусочками вареных яиц, и тарелку тушеной капусты с сосиской, и еще четыре блина с вишней. А потом мы все сидели под солнцем и постанывали — как все было вкусно и зачем мы столько съели, — а малышня с визгом носилась по лужайке, пока мало-помалу дети не утомились и не уснули под деревьями. Людек достал лютню и заиграл, поначалу совсем тихо; по мере того как дети задремывали, вступали все новые инструменты, люди хлопали в ладоши и подпевали под настроение; и мы открыли бочку с пивом и пустили по кругу бутыль с холодной водкой из Данкиного погреба.

Я потанцевала с Касиными братьями, и с моими тоже, а потом еще с несколькими знакомыми парнями. Кажется, они подначивали друг друга в уголке, у кого достанет духу пригласить меня, но я не обижалась. Они явно побаивались, что я швырну им в лоб огнем; ну так и я ровно так же обмирала от страха, когда мы еще детьми в сумерках крались через двор старой Ханки воровать крупные сладкие красные яблоки с ее дерева — самые вкусные во всей деревне. Мы были так счастливы все вместе; а я слышала, как в земле у нас под ногами струится песнь реки — вот под эту музыку мы на самом деле и плясали.