Лорел Гамильтон - Соблазненные луной

– Мать господня...

У него вся нижняя половина тела была в крови, и на верхней тоже крови хватало. Я не помнила, чтобы королева добралась до него. Хотела спросить, но даже дышать было так больно, что заговорить я не решилась. С каждым вдохом в меня будто кинжалы впивались с обеих сторон. Так больно, что подмывало опять скорчиться, но я знала, что от этого станет еще больней, и потому осталась лежать неподвижно, только руками проскребла по полу.

Пол был мокрый – от крови, я знала. Но я не понимала, почему кровь так близко от меня. Китто словно прочитал мои мысли, он наклонился и сказал:

– Я затащил тебя в кровь сидхе. Рука крови может питаться кровью.

Он наклонился очень низко, потому что вокруг было слишком шумно. Много мужских голосов. Я выхватывала только обрывки фраз:

– Здесь лежит Мортал Дред... Она нас всех убьет... безумие...

Китто наклонился еще ниже:

– Ты меня слышишь, Мерри?

Мне удалось прошептать едва различимо:

– Да.

О чем шел спор, мне было не понять, но что Китто говорил о крови – я, кажется, поняла. Он затащил меня в лужу крови, надеясь вылечить. Может, мне и правда от этого стало получше, но что-то со мной было очень не так. Дышать было больно, а двигаться – невыносимо больно. Бог вернул меня к жизни, но не исцелил. Как только я это подумала, я ощутила его поцелуй на губах. Губы покалывало, словно мы разъединились только что. Пахло яблоками, а на губах остался вкус меда, когда я их облизнула.

Гален подполз ко мне и приподнялся на руках, чтобы взглянуть мне в лицо. Он улыбнулся, хотя в глазах застыла тень страдания. Я помнила, как бился он в судорогах, приняв на себя первый удар магии Андаис. Мне она все ребра раздавила; наверное, и ему тоже. Я попыталась поднять к нему руку и обнаружила, что кричать я уже умею. Мой крик оборвал спор лучше всякого выстрела. Как только вопль смолк, в комнате повисло такое тяжелое молчание, какого я в жизни не слышала. Китто хотел оттолкнуть Галена, но я переборола боль и сумела приподнять руку так, чтобы Гален ее взял. Легкое это прикосновение пролилось по мне будто бальзамом. Я смогла ровнее лечь на полу. Смогла вспомнить, как нужно дышать, хоть и очень осторожно из-за боли.

Губы покалывало, и казалось, будто я вгрызаюсь в яблоко. Похрустывающая дынная сладость таяла на языке. Яблоки в меду. Да, именно этот вкус наполнил мне рот. В голове эхом прозвучало: "Поделись с ними".

– Поцелуй меня, – попросила я.

На лице Галена отразилось страдание. Он решил, что я прошу прощальный поцелуй. Я надеялась, что он ошибается.

Он тихо стонал, подползая ближе ко мне. Я знала, что сломанные кости впиваются ему в плоть при малейшем движении, и все же он не колебался ни секунды. Он прополз последние разделяющие нас дюймы и склонился ко мне. Губы коснулись моих губ невероятно нежно, но вылетевший из моих губ вздох не пахнул уже яблоками и медом. У Галена был вкус душистых трав. Вкус росы со слабым запахом базилика. Вкус базилика – теплый, густой, яркий. Несорванного базилика, подставившего солнцу листья в капельках росы.

Он оторвался от меня и прошептал:

– Ты пахнешь яблоками.

Я улыбнулась в ответ:

– А ты – свежими травами.

Он засмеялся, и лицо у него напряглось как от боли, но он тут же сказал с удивлением:

– Мне не больно.

Гален напрягся из-за одного ожидания боли. Он глубоко вдохнул, раз и другой:

– Не больно!

Улыбка Галена подарила мне целый мир, когда он сказал: "Я здоров!" В голосе у него звучали и уверенность, и вопрос.

Холод встал на колено рядом с нами, прижимая руку к животу. Я подумала сперва, что он оберегает раненую руку, но разглядела, как выпирают из-под пальцев красные бугры. Андаис распорола ему живот. Мне удалось шепнуть:

– Холод...

Гален подвинулся освободить ему место. Холод тронул мои губы кончиками пальцев:

– Побереги силы.

На губах снова ощущался вкус яблока, словно я только что укусила сочный плод, вымоченный в тягучем золотистом меду. Напоминаний неземного голоса мне уже не требовалось.

Холод отнял руку от моих губ, медленно, словно ему не хотелось разрывать прикосновение.

– Поцелуй меня, – шепнула я.

Серебряная слезинка скатилась у него из глаза, но он наклонился ко мне. Двигался он медленно, преодолевая боль, и не удержался от стона. Наконец он сумел лечь рядом, одной рукой по-прежнему зажимая выпущенные королевским ножом внутренности, а другой гладя меня по волосам. На лице у него было столько чувств, что если я когда-то и сомневалась в его любви, то теперь все сомнения исчезли. По этому взгляду все было ясно.