Лорел Гамильтон - Соблазненные луной

Но сама она вылечилась. Рана на горле у нее была почти такая же, как у Онилвина, – но страж лежал едва дыша, а у нее на белой шее виднелся только разрез шириной в ладонь, и он затягивался прямо на глазах. Не то чтобы это было сразу заметно, нет, скорее как наблюдать за распускающимся бутоном. Знаешь, что вот он открывается, но глазом уследить не можешь. Она была наша королева, а значит, сила сидхе проявлялась в ней ярче, чем в любом из нас.

Я взглянула на Онилвина, гигантской сломанной куклой поникшего на руках у Мистраля, и опять на королеву с почти зажившим горлом. И мне стало жарко от гнева. Если Адайр сказал правду, она столетиями издевалась над своими стражами. Как она может так мало ценить такой дар?

– Погодите, – повторила она, и я заметила у нее на глазах то, чего никак не ожидала увидеть. Слезы. Королева плакала! – Вылечи сначала Эймона. И Тайлера.

Мы все на нее уставились. Я вообще-то думала, она попросит вылечить себя. Королева не раздает магию, она ее накапливает. Таранис, король Благого Двора, вел себя точно так же. Словно оба они боялись, что магия в один ужасный день кончится, а править без нее нельзя.

Я хотела уже сказать "Нет", но Аматеон успел раньше:

– Да, ваше величество. – Голос у него был усталый, и, кажется, в нем звучало горе. Он дотащился до места на полпути между двумя группами – королевой с ее пострадавшими любовниками и мной с моими. Если придираться, то Онилвин и Мистраль вообще-то моими любовниками не были, но почему-то очень ясно чувствовалось, что все на моей стороне комнаты находятся в оппозиции к королеве.

Аматеон придерживал раненную королевой руку. Плащ на спине у него пропитался кровью и лип к телу, как вторая кожа.

– Поднесите принцессу, – сказал он.

– Ее нельзя передвигать, – ответил Гален.

– Мы должны повиноваться королеве, – сказал Аматеон. – Принесите принцессу.

Наверное, он слишком измучился, чтобы хорошо управлять лицом, потому что в лепестковых глазах горел ясный, глубокий гнев. Но после шоу, только что устроенного королевой, не один только страх лишиться остатков своих прекрасных волос подсказывал ему повиноваться ей без рассуждений.

– Мерри слишком больно двигаться, – повторил Гален.

– Можно поднести Эймона к принцессе. – Голос Холода не выражал никаких эмоций, на лице застыла надменная маска.

– Нет, – сказала королева.

Гален склонился ко мне.

– Ни за что, – прошептал он.

Рис посмотрел на королеву новообретенным глазом:

– Мерри нужен целитель, прежде чем двигаться с места.

– Знаю, – сказала королева с первыми нотками злости в голосе. Прежнее высунуло уродливую голову.

Гален нагнулся еще, перекрыв мне вид:

– Я не дам ей опять причинить тебе зло.

Он слишком низко наклонился, чтобы я видела его глаза. Мне пришлось удовлетвориться гладкостью его щеки, водопадом волос.

– Не делай глупостей, Гален, пожалуйста.

– Могу ли я чем-то помочь, моя королева? – Это сказал Мистраль.

Гален выпрямился, и мне опять стало видно. Королева, почти былинка рядом с Эймоном, стояла и держала его на руках. Даже раненная, она запросто его несла, хотя он весил раза в два больше нее. Роста и длины рук ей хватало. Она была сидхе, а значит, могла выжать на руках небольшую легковушку. Но застыли мы, уставившись на нее, потому что она вообще пожелала его нести.

Она сказала, ни на кого не глядя:

– Возьмите Тайлера, только осторожно, и принесите его.

Андаис несла ко мне Эймона и плакала. Был бы это кто угодно другой, я бы сказала, что она горюет.

Она опустилась на колени, покачнувшись, и выдавила улыбку:

– Ты меня порезала, племянница, и очень неплохо порезала.

Я сочла это комплиментом, как и следовало.

– Спасибо.

Она прижимала Эймона к груди.

– Вылечи его для меня, Мередит.

Тело Эймона сплошь покрывали колотые раны, грудь была похожа на сырую отбивную. Сердце, должно быть, десяток раз пробито – но он был сидхе, и бедное его сердце билось даже пробитое. На груди у него сантиметра целой кожи не осталось, он словно в кровавую рубаху был завернут.

Она вздохнула, едва ли не всхлипнула.

– Я пила вино с Нулин, а потом она ушла, а я сошла с ума.

Я с трудом удержала спокойствие, потому что Нулин входила в число стражниц Кела. Обвинить члена гвардии Кела в отравлении – все равно что обвинить самого принца. Они шагу не ступали без его приказа из страха наказания. Если Андаис называть садисткой, то для Кела надо выдумывать новое слово. Ни одна из стражниц не рискнула бы вызвать его неудовольствие. Никто из них не посмел бы дать королеве яд без согласия Кела – или хотя бы уверенности, что оно получено. Неужели он смог отдать приказ прямо из темницы?