Александра Мурри - Выше облаков [СИ]

— Они еще на стене, но скоро Генри должен прийти домой отдохнуть. Я тоже домой, Риа.

Хищники задают свой ритм, скоро все перейдем на ночной образ жизни.

— Да, а я в «Шмель».

— Присмотришь за Финном как вернешься?

— Конечно, один мой глаз всегда для него, — неуклюже пошутила. Хотелось подбодрить и успокоить, но как это сделать, если у самой, с самого утра, ни бодрости, ни покоя?

Умывание холодной водой освежило, но не сильно. Мятые брюки и рубашка, которые я не потрудилась снять перед сном, наспех переплетенная коса, как-то совсем не до красоты сейчас. И времени забежать домой и переодеться не осталось, Бертон давно ждет. Воины после ночи наверняка голодные не меньше смолгов.

Такая жизнь, точнее выживание, продолжалась два дня и две ночи. Я даже успела привыкнуть.

Рано утром готовка на кухне таверны вместе со стариком Бертоном и его женой Софьей. Молчание, короткие просьбы-указания, руки делают знакомую с детства работу. Потом отнести готовую снедь в сторожку, накрыть на стол, и опять-таки в тишине сидеть и ждать, пока воины насытятся. Вымотанные мужчины лишь коротко благодарили, не разговаривали между собой и тем более не делились новостями со мной.

Один из воинов, с русыми усами и бородкой, заснул прямо за столом, с ложкой, сжатой в кулаке. Я подпрыгнула на месте от неожиданно раздавшегося стука, с которым его лоб встретил столешницу, чудом миновав миску с супом.

Дорога в таверну и обратно в храм давала возможность хоть немного отдохнуть и проветриться. Отвлечься все равно не получалось, паника в глазах встречных и сам город не давали забыть о тех, кто придут с темнотой.

Толстые глухие ставни на окнах домов, закрытые и пустующие лавки. Ветер гоняет сухую листву и мусор по давно не метеным улицам, сам воздух пропитан тягостным ожиданием. А в небе, в голубом и безоблачном осеннем небе, ярко светит солнце.

Я поворачивала в сквер перед закрытой школой и шла к огромному клену, уже успевшему скинуть почти все листья. На одной из его толстенных голых веток висят качели. Вешали для младшеклассников, сейчас же их беззвучно качает ветер.

Сесть, взяться руками за веревки, раскачаться и запрокинуть голову к небу. Я могла бы просидеть так целый день. Забывшись, потерявшись в воспоминаниях и бесконечной голубизне небосвода.

Это единственное, в чем потакаю собственному «хочу», единственный доступный мне способ сбежать от реальности. Все еще скучаю по Рою? Нет, я же его отпустила. От-пус-ти-ла!

Большую часть времени проводила с детьми. Правда, под конец второго дня все больше взрослых перебирались в храм и порядка в нашем «сумасшедшем садике» прибавилось. После впечатляющей воспитательной речи одного воина из дружины, чей восьмилетний сын вместе с Финном продолжал лоботрясничать, дисциплина стала на порядок лучше. Иначе не выжить, — сказал воин. Иначе хаос и паника.

Храм самое прочное и большое здание в городе. Толстые каменные стены, окна только высоко под потолком, сухой и вместительный подвал. Если смолги проникнут в город, женщины и дети останутся здесь, за запертыми изнутри дверьми.

А сегодня я почти искренне посмеялась. В священное место покоя и молитв, место тихого разговора с самим собой, со своей душой и Матерью Богиней, привели три коровы, куриц и две свинки с повизгивающими розовыми поросятами. В подвале запасли сено, построили загоны, занесли припасы воды.

Девочка, в первый вечер плакавшая о потерянной кошке, не выпускала свою вновь найденную и присмиревшую Тоню из рук. Моя Синя тоже не осталась сидеть в пустом и нетопленом доме. Каждый вечер крутилась вокруг общего стола, а вчерашней ночью пристроилась спать над моей головой, то и дело, сползая на лицо и затрудняя дыхание.

Домашних животных не гоняли даже самые строгие блюстители порядка. Питомцы дарили ту небольшую радость, что пока еще была нам доступна. К тому же, раз приручили, то в ответе. Хотя и неизвестно, поможет ли животным наша защита. Скорее всего, нет. Может, лучше отпустить? Прогнать любимых кошек и собак, чтобы успели убежать подальше?

Какое все-таки горькое слово — отпустить.

Снова неумолимо наступала ночь. Четвертая, проведенная в храме, на расстеленных вдоль стены матрасах, среди таких же как я — уставших и трясущихся от страха горожан. Никогда так не боялась наступления темноты, как в эти четверо суток. Я вообще мало чего боялась, в той, прошлой жизни. Не умела.

Надежды на глубокий сон без сновидений оказались напрасны. Для всех.