Пэт Ходжилл - Врата Тагмета

Мандибулы защёлкали в раздражении.

- "Непотребство. Вредительство. Как будто меня можно обдурить."

- "А тебя нельзя?"

Шёлковый саван искривился, наматываясь всё туже и туже вокруг закипевшего торса. Чёрные, много-суставчатые ноги заизвивались сквозь него наружу некой гротескной бахромой.

- "Нет. Ты скажешь всё, что угодно, чтобы только подтвердить ложные притязания твоего брата. Я для тебя слишком умна."

- "Говори себе это, и убирайся. В Серых Землях тебя дожидаются мёртвые. Кинци, Эрулан, и все стальные Норфские женщины, сражённые по твоему слову."

- "Ха. И какие же у тебя этому доказательства? Мы поставили друг другу шах и мат, девчонка. Секреты и власть. Впрочем, никаких сомнений, кто же, в итоге, победит."

- "О," - сказала Джейм, преодолевая очередную четверть круга. - "У меня их точно нет."

Шёлк, наконец-то, лопнул. С тонким, пронзительным вскриком Ранет пролилась на землю и бежала, чёрная тень, заскрёбшая через внутренний двор, сквозь ворота, через стонущие холмы, прочь и прочь.

Джейм вздохнула. Битва ещё не окончена, несмотря на все её храбрые слова, и противник ещё весьма далёк от поражения. Ранет ещё не самый главный недруг. Кенцират расстилался пред ними слой за слоем, уходя к самому Тёмному Порогу. Разум не выдерживал подобного. Это был слом истории.

- "Мы не готовы," - сказал Торисен, и он был прав.

Она развернулась обратно к дверям, но они щерились пустым провалом. Её брат скрылся в зале.

Она осторожно вошла внутрь, её зрение адаптировалось от тусклого света двора к ещё более тусклому свечению, проникающему сквозь два забранных решёткой окна слева и справа. Первым делом её ударил запах. Сладковатый и болезненный. Неужели это вонь лёгочной гнили, прямо здесь, в самом сердце образа души Торисена? Затем она увидела столы, и сидящие за ними неясные, сгорбленные фигуры. Дыхание воздуха сквозь распахнутую наружную дверь заставляло их колебаться и бескостно мотаться, просто-напросто призраки, скрученные из паучьего шёлка, эха больного прошлого.

Хриплый голос неотступно бормотал за закрытой внутренней дверью, а Торисен прижался к её наружной поверхности, внимательно слушая:

- "Вы меня предали, ты, и ты, и ты. Вы сказали мальцу уйти и он ушёл. Предатели, все вы."

В зал, запинаясь, влетел Киндри, его белые волосы пребывали в диком беспорядке, на подбородке наливался синяк.

- "Я практически бредил," - пропыхтел он. - "Бурр мне врезал. Мне кажется, у меня треснул зуб. Что происходит?"

- "Тсс."

Джейм опознала сцену, что перед ней разворачивалась: худший кошмар брата. Ранет посчитала, что он больше всего боится того, что их люди узнают о его разладе с отцом, но это было не так. Он вовсе не сожалел о бегстве от безумия Ганта или же о его посмертном проклятии. Что действительно пожирало его душу, так это то, что он невольно оставил в замке кендаров, расплачиваться за его побег.

- "Ты, и ты, и ты," - снова сказал этот приглушённый голос. - "Вы держите в руках ножи. Оберните их на меня, или же на себя, чтобы доказать свою верность."

- "Нет," - прошептал Торисен. - "Эти люди, они являются . . . являлись . . . моими друзьями. Анар, скажи ему!"

- "Ах-ха-ха. Это бесхребетное извинение вместо летописца уже давным-давно померло, стеная и завывая. Помнишь? `Я ошибался. Ничто не способно перевесить власть лорда. Забери обратно свою ответственность, дитя. Она меня жжёт. Сожги меня. Сожги нас всех.' Но ты не сумел справиться даже и с этим, не так ли, потому что я всё ещё здесь."

Торисен закашлялся. - "Кровь на полу, кровь на ноже. Вот оно, не так ли? Ты не только заставил моих друзей убить себя. Ты пытался привязать меня кровью, когда я был ещё ребёнком. Ты всё это время знал, что ты также связующий, шанир, и всё же приучил меня их ненавидеть, да, даже мою собственную сестру. Обвиняю тебя, Отец, и проклинаю тебя, всегда и навсегда. Оставь нас в покое!"

Его рука зашарила по замк у , и дверь рывком распахнулась, так что он едва не рухнул вперёд. Что-то тёмное клубилось в узком проёме внутри, заполняя пространство от косяка до косяка и перемычки.

- "О-о," - выдохнуло оно и сконцентрировалось.

Там стояла фигура, худощавая и беспокойная, наконец-то осушившая свою ярость. - "Сын мой, дитя моё, освободи меня."

Торисен потянулся в глубины своих разодранных лёгких за последней каплей отравленной крови и сплюнул.

Фигура распалась в удушающее облако пепла. Ветер, дующий сверху, утащил его в залу, где паутинные призраки за столами становились от его касаний чёрными и хрупкими, перед тем как рассыпаться в пыль.