Игорь Григорьян - Иллюзия вторая

— Увидеть всё существующее и во все времена?

— Да. Всё. Во все времена, — легко согласился дракон, и немного подвинулся, давая дорогу Агафье Тихоновне.

Акула приблизилась почти вплотную ко мне и протянула мне мой собственный — молодой и белоснежный мир, аккуратно его перед этим сложив.

— Спасибо, — поблагодарил я, принимая хрустально белую простынь, — спасибо, — подумал я, принимая в дар себя самого.

— Не стоит благодарности, — вежливо ответила Агафья Тихоновна, и передав мне кусок белой ткани, внезапно поклонилась и произнесла:

— Здесь я вынуждена с вами попрощаться, — она улыбнулась искренне, но всего на одно лишь мгновение её чёрные лакированные глаза-бусинки наполнились прозрачной и прямодушной, а значит и неподдельной грустью, — моя миссия выполнена. Мне нечего делать в мире драконов, и я обязательно должна вернуться в мир людей. Я должна вернуться в зеркало…

Агафья Тихоновна перевела взгляд на служившее нам полом мерцающее отполированное зеркало, которое словно подчиняясь её взгляду приобрело свойства густой жидкости, по своей консистенции и цвету чем-то напоминающей ртуть, и махнув на прощанье своим упругим светло-серым хвостом, нырнула в самую глубину этого зеркального океана единого человеческого сознания, слившись с ним в одно целое.

— Прощайте, — донеслось до меня.

В тот же миг светло-серое стало серебряно-зеркальным и мой ответ потонул в тишине…

Я неуверенно продолжал держать в руках свой собственный, полностью готовый к использованию чисто-белый мир, который акула мне вручила мгновенье назад, но взгляд молодого дракона был прикован к тем плотным, движущимся концентрическим кругам на поверхности зеркального пола.

Его взгляд был прикован туда, куда нырнула Агафья Тихоновна — туда, куда ушла его речь, прихватив с собой за компанию и его желание говорить; туда, где тугие круги зеркальной жидкости соединялись в единую точку; туда, где молчание становилось нормой, а норма — необходимостью.

Это был взгляд-прощание, взгляд-благодарность, это был последний взгляд человеческих глаз.

Слова ушли за ненадобностью — ушли, чтобы никогда более не вернуться, ибо в их возвращении уже не было не только смысла, но и нужды.

Ушли так, как могут уйти только близкие, родные и честные — не оставив после себя ничего неисполненного; ушли, соединив самим своим уходом противоположное по смыслу, и на первый взгляд, несоединимое; ушли, показав что не только нужда, но и полная её противоположность — ненадобность, может быть или стать самой что ни на есть насущной необходимостью.

Слова ушли, превратив эту необходимость в фарс.

Ушли, играючи.

Ушли без сожалений.

— Благодарю тебя, — тихо произнёс я, глядя на потревоженную прыжком акулы, и еще не до конца успокоившуюся зеркальную серебряную поверхность, — благодарю.

Только сейчас я обнаружил, что вишу прямо над этой плотной и упругой, как акулий хвост, но всё-таки жидкостью, и что вес моего тела держат на себе два молодых и расправленных драконьих крыла.

— Благодарю тебя, Артак, — я повернулся к дракону, но не увидел его на привычном месте.

— Благо дари… — откуда-то сверху накатила привычная мысленная волна, — благо дари…

И только жёлтый солнечный свет, несмотря на осеннюю пору, по-летнему мощный, напоминал о существовании этой великой силы — силы человеческой мысли.

Но…

Может быть, в яркий жёлтый цвет просто были выкрашены стены подъезда, в котором я находился.

Всё может быть.

КОНЕЦ