Игорь Григорьян - Иллюзия вторая

— И его надо научиться получать даже в боли?

— Да, потому что в любом другом случае, ты всеми доступными тебе средствами будешь избегать эту боль.

— И тогда…

— Представь что ты избегаешь лестницу по которой тебе необходимо подняться.

— Я понимаю… А управлять? Обязательно ли управлять, находясь на вершине?

— Одни сами посадили себя на вершину, то есть, на место управляющих, и если они ошиблись в своём праве на управление — всё общество начинает свой неверный путь. Ты же, не стремясь к власти, достиг её, ты сделал это единственным безошибочным путем — ты стал выше самого себя, ты научился управлять самим собой — и эта единственная победа неизбежно привела тебя к возвышению над остальными. Она показала тебе путь на самый верх, и даже если вершина горы ещё сокрыта от твоего взора, то дорога к ней уже ясно и явно просматривается. Но эта ясность только для твоих глаз. Для глаз других она туманна, как туманна вершина горы — её пик за пеленой, за облаками, — Артак засмеялся, — ты просто научился видеть нечто важное и великое, и это нечто пока ещё не определено другими и спрятано от них. Это нечто сокрыто от массы, от большинства. И, конечно же, одна из твоих обязанностей — показать дорогу другим. И люди обязательно пойдут за тобой. Что же это тогда, как не управление?

— Управление кем?

— Теми, кто имеет достаточно чуткие уши, чтобы слышать.

— Кто они?

— Люди, самые простые люди.

— Но почему они обязательно пойдут за мной?

— Неужели ты не понимаешь? — Агафья Тихоновна рассмеялась, — потому что дорогу видно только тебе. Остальным видна лишь твоя спина впереди.

— Так может мне отойти? Дать им дорогу?

— Они все равно пойдут за тобой, даже если ты сойдешь с дороги. Потому что сама дорога существует только в твоей голове — в твоих мыслях и в твоих знаниях. И там, где ты увидишь светлый и широкий путь — другие рассмотрят лишь непроходимый кустарник. Они оцарапают о него свои руки, они могут даже погибнуть, если решат пройти через него. Ты же пройдёшь насквозь так, как горячий нож прокладывает себе путь в масле, и уже по этому расплавленному твоими знаниями разлому легко пройдут остальные. Но имей в виду, что если ты всё-таки решишь сойти со своей дороги, если ты будешь передвигаться опасными и отвесными козлиными тропами — то на тех склонах, на которых тебе ещё удастся удержаться — многие, идущие след в след, рухнут вниз.

— Куда рухнут?

— В прошлое, — засмеялась акула, — только в прошлое, ибо рухнуть можно только в одном направлении — в направлении, указанном гравитацией. И это направление всегда вниз.

— При чём здесь гравитация?

— Гравитация приземляет, а прошлое — притормаживает. Гравитация отрицает полёт, а прошлое — отрицает настоящее. Гравитация заставляет склонить голову к земле, а прошлое — сгибает и скручивает в узел человеческую душу.

— Они рухнут, чтобы потом подняться?

— Если люди решат поразмышлять над тем местом, где окажутся — то их подъём неизбежен.

— Значит, изучая так называемое прошлое — мы изучаем самих себя?

— Да, — подтвердила Агафья Тихоновна, — изучая что угодно — мы изучаем только самих себя. И, к тому же, изучаем в настоящем моменте. Ибо нет в мире ничего, что было бы за пределами этого момента. И нет в мире ничего, что было бы не тобой. В любом временном срезе. В любой точке пространства. Прошлое тут — не исключение. Прошлое — это ты сам, но с другим, с меньшим, чем в настоящем, набором знаний и навыков. Как и будущее — это тот же ты, но уже свободный от любого груза, свободный от любого знания, от любого навыка. Да, — акула кивнула большой и серой головой, — везде есть только ты сам и никого кроме тебя…

Агафья Тихоновна посмотрела на раскрытую простынь моего мира и усмехнулась.

— Невозможно изменить единицу. Но наблюдать за ней очень даже возможно.

— А выбирать?

— Из её цельности — всё что угодно.

— Но тогда это будет лишь часть!

— Любой выбор отрицает целое, — акула развела плавники в сторону, — любой выбор отсекает от целого одну его часть, оставляя всё остальное невостребованным.

— Бывает и так?

— Нет, так не бывает.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что человек всё равно получает целое, как бы он от него не отмахивался.

— Но…

— Но не замечает его, обращая своё внимание только на выбранную им и, как правило, совсем незначительную часть этого целого, — Агафья Тихоновна усмехнулась, — человек живёт этой частью, отсекая от себя всё нужное и ненужное, всё тихое и рассудительное — всё, столь ему необходимое, но совсем не обязательное. Но самое страшное происходит тогда, когда человек пытается впихнуть в эту выбранную часть всего себя — целого и неделимого себя…