Юлия Пушкарева - Пути и маски [СИ]

В какой-то момент Тааль пришло в голову, что она умирает. Эта мысль, такая простая и естественная (ей с детства внушали, что все майтэ уходят, освобождая дорогу новым поколениям — в те края, где ветер вольнее и нет ночных хищников), почему-то не укладывалась в сознании. Всё, что она знает, умеет, любит, все воспоминания, все жадные поиски — всё уйдёт, а останутся каменные скорпионы и грифы, и Гаудрун, ищущая Биира? А Турий будет всё так же смотреть на звёзды и вздрагивать по ночам, думая о разбежавшемся садалаке, с которым привык жить в единстве, точно пчела в рою?…

Вместо того, чтобы принять это, как положено — принять и, может, начать обдумывать Последнюю Песнь, — Тааль с тревогой наблюдала обиду, растущую где-то внутри. Обида клубилась, как тучи, спирала грудь, и не с кем было поделиться ею, и невысказанные упрёки терялись за очередным глотком кашицы, безвкусной, будто вода.

Так продолжалось, пока Тааль не потеряла и последнее, что осталось, — зрение. Она проснулась на ветке — если то мутное полузабытье, в которое она по привычке погружалась с закатом, можно называть сном. Но ветки под лапами не было — даже как зрительного образа, лишённого шероховатости с древесным запахом и оттого далёкого. Не было вообще.

Вокруг висела тьма — плотная и густая. Безмолвная. Равнодушная. Не было в ней ни жарко, ни холодно, ни тихо, ни громко — просто никак. Ни Пустыней она не была, ни, тем более, Лесом. Тааль точно попала в глубину грифовых зрачков — туда, где нет ничего, кроме смерти и одиночества.

И тогда, впервые не выдержав, она закричала.

Крик тянулся, пока хватало воздуха в лёгких, далёкий от песен майтэ и даже от бессмысленных птичьих звуков, по-звериному отчаянный. Тааль не слышала его, но ей почему-то казалось, что именно таким он должен быть: настолько она испугалась. Так же было, когда в тёплом, уютном гнезде, в окружении материнского пуха ей мерещились блестящие желтизной глаза и далёкий вой.

Устав кричать, Тааль поняла, что звать некого, но зато и темнота вокруг не абсолютна. Зрение медленно пропускало какие-то новые, странные формы: тени валунов, замшелых стен, свисающих с потолка каменных сосулек. Тааль вспомнила, как отец рассказывал ей о них — «слезах скал», что растут в пещерах. Вблизи они, впрочем, напоминали совсем не слёзы, а застывшие потёки малоприятной жижы.

— Где я? — вслух спросила Тааль и вздрогнула — таким оглушающим показался собственный голос после многодневной тишины. — Здесь есть кто-нибудь?…

Никто не отозвался. И Турий, и Гаудрун куда-то пропали, чему Тааль даже малодушно порадовалась: может, они всё-таки решили оставить её, покалеченную неизвестным колдовством, и отправились дальше?… Ей не хотелось, чтобы они оказались в этом тёмном, холодном месте в толще каких-нибудь скал — пусть идут по земле: Турию нужен простор, чтобы бегать, а Гаудрун — чтобы летать…

Но тут другая мысль остановила её. В холодном месте? Значит, она снова чувствует холод?…

Открытие наполнило Тааль облегчением и щекочущей радостью. Ей холодно! Она чувствует собственное тело — маленькое и неказистое, но живое!..

Она расправила затёкшие крылья, напрягла лапы и осторожно оттолкнулась от каменного выступа, на котором сидела. Не веря своему счастью, сделала по пещере пару кругов; она снова может летать!.. Выхода отсюда не было видно, но откуда-то сверху падал слабый синеватый свет. Со всех сторон громоздились серые камни, пол засыпала каменная крошка — бесприютное место, где много дней и ночей не было живого дыхания. Тааль расслышала негромкое журчание воды и полетела на звук, по-прежнему опьянённая холодом; наверное, никто из теплолюбивых майтэ ещё не радовался ему.

В другом, более затенённом краю пещеры она обнаружила бьющий из стены родник и, подлетев, приникла к нему. Надежда была такой сильной, что на миг Тааль стало ещё страшнее: кто сказал, что она должна сбыться, что это не видение или очередной непонятный сон?… А очнётся она снова слепой и глухой, грубо вырванной из своего же тела…

Но вода оказалась, как ей и положено, обжигающе-холодной, чистой и свежей. Тааль почувствовала её — и впервые за многие дни напилась с наслаждением. Может быть, пещера — это не так уж плохо? По крайней мере, здесь нет грифов и кровожадных лисиц, которые превращаются невесть в кого…

— Вот и свиделись, Тааль-Шийи.

Голосок доносился прямо из ключа и был подозрительно знакомым. Тааль отпрянула, начиная догадываться… Синий свет, будто по чьей-то просьбе, усилился, и вода забурлила, набухла, обернувшись сначала большой круглой головой, а потом — пухлым тельцем, прозрачными ручками и ножками.