Юлия Пушкарева - Пути и маски [СИ]

Принести печаль?… Альен отступил на полшага, с небывалой отчётливостью чувствуя, как ноги утопают в мокром и мягком песке. Солнечный жар, становясь всё более агрессивным, проникал под одежду — а под кожу так же настойчиво просачивался страх.

— Не разозлится. Говори скорее.

— Весь корабль господина утонул, и море забрало его товары и имущество, — скорбно вздохнув, раб поднялся и склонил голову. «Принимает меня за купца», — с удовлетворением отметил Альен. — А из команды спаслось лишь двое — должно быть, самых никчёмных… Мне очень жаль, господин. Но Прародитель всем воздаст по справедливости.

— Двое самых никчёмных? — переспросил Альен, впервые вдыхая полной грудью. Он давно не испытывал такого облегчения — захотелось даже обнять этого мальчишку-переростка или глупо расхохотаться. Он не сделал, однако, ни того, ни другого: в конце концов, Ривэна и Бадвагура нет в поле зрения…

— О да, господин. Один из них — урод, карлик с длинной бородой. А другой, — тут раб презрительно сморщился, — слабый, грязный и, кажется, тронулся умом… Да простит господин недостойного за его откровенность.

— Всё в порядке. Где они? — нетерпеливо спросил Альен.

— Они оба не говорят на священном наречии. И на Ти'арг твердят несуразицу — не прогневайся, господин… Недостойный разобрал лишь что-то об осьминоге или кальмаре и решил, что они голодны.

Да уж, меню Минши — это даже не лавки Хаэдрана, забитые дарами моря. Бедняга Ривэн, с усмешкой подумал Альен, он же наверняка смотреть теперь не может на здешнюю еду…

Похоже, люди этого Люв-Эйха не видели Дии-Ше. Монстр покончил с кораблём, но почему-то не забрал их жизни. Странно… Если Хелт своей магией наслала его, то тут что-то не сходится. К тому же она служит тауриллиан — а ведь он им нужен живым и в Лэфлиенне…

«Мы ждём тебя, Повелитель Хаоса. Ты откроешь Врата до конца, и тогда мы будем свободны».

Проще говоря — «дай себе волю»… Сродни рокоту моря были голоса из его снов — и приходили снова и снова. Сродни гулу из бездны, в которую падаешь, раз наклонившись.

— Кто-нибудь из них ранен?

— Нет, господин. Оба были здоровы, но напуганы. Недостойные уже отвели их в дом к господину Люв-Эйху. Все чужеземцы обязаны предстать перед ним.

— Так твой хозяин — Наместник острова? — понял Альен. Раб опять кивнул, и что-то по-кошачьи вкрадчивое, довольное разлилось по его лицу.

— Наместник короля, пока это будет угодно Прародителю. Но чужеземцев отводят к нему по другим причинам, о мой господин.

— По каким же? — с подозрением спросил Альен. Только сейчас он начал смутно припоминать, что слышал имя Люв-Эйха раньше. Вот только где и при каких обстоятельствах?… В Дорелии, Ти'арге и Кезорре были толпы торговцев из Минши, в Долине всегда обучалось с десяток-другой молодых местных магов; не то, всё не то…

— Господин Люв-Эйх — первый на Священной земле собиратель редкостей, — простодушнейшим тоном сказал раб — так, будто это всё объясняло. — И потомственный Мастер Масок. Господин с запада мог видеть его маски по всему Обетованному.

Редкости, маски… Приступ пьянящей радости оставил Альена, как только он вспомнил, что Бадвагура раб окрестил карликом, а Ривэна — безумцем. Было во всём этом что-то нехорошее — более нехорошее, чем в обществе русалок или Зелёной Шляпы.

Надо было спросить у боуги, не поддерживают ли случаем в Минши Хелт. Подобные слухи не прошли бы мимо его гостиницы… Но эта мера предосторожности, как и многие другие, пришла Альену на ум слишком поздно.

— Что ж, я почту за честь полюбоваться на его коллекцию, — сказал он, тщательно подбирая слова. — И забрать своих спутников, если на то будет его воля.

— О, разумеется! — мелодично затараторил раб, изгибаясь в новом поклоне. — Господину с запада необходимо подкрепить свои силы и скрыться от солнца: близится полдень, а он опасен для такой светлой кожи… Не мерзко ли будет господину опираться на руку недостойного?… Господин с запада продолжит путь, когда ему будет угодно… Если на то будет воля хозяина.

Кожистые листья покачивались над Альеном, как диковинные знамёна, пока раб почтительно вёл его сквозь душное марево. Чем больше они удалялись от моря, тем становилось жарче — и тем больше истончалась невидимая ниточка, связавшая сердце Альена с молчаливой синей пустыней. Ему было жаль уходить, действительно жаль. Давно не приходилось испытывать ничего подобного (Кинбралан, Гха'а и даже Домик-на-Дубе он покидал скорее с облегчением), и потому в печали было даже нечто приятное.