Юлия Пушкарева - Пути и маски [СИ]

«Почему бы такое правило не ввести, например, среди Отражений? Было бы куда полезнее».

Или среди тауриллиан — если, конечно, у них вообще есть тела и лица. Низшая и, чего уж там, довольно неудобная форма существования. Альен давно подумывал о том, что избавился бы от неё, появись такая возможность…

Что ж, тут есть люди — значит, теоретически он может выбраться и продолжить путь на запад. Наверное, только это и имеет подлинное значение… Спасти ещё легионы таких, как этот молодой косноязычный раб. Спасти, отдав гигантскому моллюску двоих, готовых умереть за него. А впридачу — волшебный корабль Зелёной Шляпы.

Нечестный обмен, уважаемый боуги. Даже если Вы здесь ни при чём.

Альен с трудом разлепил запёкшиеся губы.

— Я говорю по-миншийски.

Раб не улыбнулся и не нахмурился — лишь поклонился, церемонно прижав руки к коленям. Стоял он по-прежнему в нескольких шагах от Альена.

— Недостойный просит прощения. Недостойный принял господина за чужеземца.

— Я и есть чужеземец. Просто говорю по-миншийски, такое случается, — Альен вздохнул; его нежно кольнула ностальгия. Миншийский он начал учить лет в шестнадцать — время, когда особенно тянет на сложности и экзотику. Ему всегда хорошо давались языки (в отличие от братьев), но не так уж часто появлялся шанс их опробовать.

Фиенни сравнивал чужие языки с освоением музыки: та же завораживающая, математическая точность в сочетании с природным слухом и интуицией. Фиенни вообще любил странные сравнения.

— Недостойный может коснуться господина?

— Что?… — растерялся Альен.

— Помочь господину подняться.

— Да… Пожалуйста, — (о, эти миншийские обычаи… Не зря Ривэн рвался сюда — он бы, наверное, в два счёта разомлел от такого подобострастия). — Я буду очень благодарен.

Альен ухватился за тонкую, но сильную руку юноши. Тот оказался выше его и ненавязчивой приятностью черт напоминал скорее менестреля или бедного художника по стеклу из Кезорре. Портило только клеймо на лбу — красная отметина в форме жука-скарабея.

Убедившись, что Альен не особенно сильно шатается, юноша мгновенно отдёрнул руку и ещё раз поклонился, в жесте раскаяния потирая пальцами веки. Прикосновениями рабов здесь, очевидно, принято брезговать.

— Где мы находимся?

— На Священной земле, господин. На земле Прародителя.

— В Минши, да. Это я уже понял.

— На острове Рюй, господин.

Остров Рюй… Альен представил карту и с некоторым усилием нашёл нужную точку. Крошечный кусочек земли на южных рубежах Минши. Вдали от столицы и крупнейших торговых путей — местное захолустье. Впрочем, кажется, именно здесь родился один древний поэт, чьи меланхолические творения Альен почитывал в юности… Вот, пожалуй, и всё.

Что ж, это не так уж плохо. Альен любил захолустья не меньше, чем покинутые уголки и руины. В них было мало очевидности — их хотелось разгадывать, как древнюю рукопись или близкого человека.

Он бы даже погулял, наверное, по острову Рюй, если бы попал сюда в другое время — не таская в себе, где-то меж рёбер, непосильную для человека ношу.

— Мой корабль… Мы попали в бурю.

— Да, господин, недостойный понял, — в бесстрастном голосе миншийца появился отзвук сочувствия. Он указал рукой за спину Альена, и, обернувшись, тот увидел два куска серебристо-белых досок — обломки, лежавшие у самой каймы прилива. Перья, растерянные величавым, словно лебедь, кораблём. — Мы видели, как господина швыряло по волнам на рассвете. Господин был без сознания и цеплялся за это.

«Мы?…»

— И не помогли, — утвердительно произнёс Альен. Он не испытывал ни обиды, ни гнева: люди есть люди, в конце концов. Среди них мало героев, готовых на бессмысленную отвагу. «…Чванливых дураков вроде тебя, которые не ценят собственную жизнь», — пробубнил у него в голове голос Нитлота.

— Недостойные принадлежат господину Люв-Эйху, — позволив себе лёгкую улыбку, юноша приложил палец к клейму на лбу. — Вечное проклятие ждёт того, кто нарушит волю хозяина.

— А господин Люв-Эйх не приказывал спасать меня, так? — уточнил Альен. «Вечное проклятие — он искренне в это верит или дурачит меня, как местную знать?» В тёмно-карих глазах раба невозможно было что-то прочесть; он кивнул и, немо попросив разрешения, бережно отряхнул Альена от песка. — Вы… его слуги… видели меня одного?

— Нет, господин, — отозвался ползавший на коленях раб. Проникнувшись состоянием штанов и рубашки Альена, он озабоченно прищёлкнул языком. — Я должен принести печаль в сердце господина. Господин не разозлится на недостойного?