Юлия Пушкарева - Пути и маски [СИ]

Давио, шёпотом ругаясь, слез с козел и пошёл исправлять неприятность.

— Это к счастью, — тихо сказала Синна. «Вы-то откуда знаете?» — с тоской подумал Ринцо, а потом — внезапно даже для себя — почти грубо схватил и поцеловал её руку. Вся улица могла наблюдать за ними, но ему стало совершенно всё равно. На коже Синны, гладкой и тёплой, остался зелёный терпкий след от стебля орхидеи. Ринцо перевернул её ладошку и поцеловал запястье, со смаком самоистязания вспоминая, как делал то же с рукой Лауры.

— Я люблю свою жену, миледи, — прошептал он, как только бесконечно-долгое мгновенье истекло. Синна, бледная и спокойная, отступила на полшага.

— Я знаю, эр Алья.

Дальше они пошли молча.

Крикливое шествие прибыло на площадь перед Дворцом Правителей после полудня. Синна вслушивалась в рваные ритмы народной музыки, которая так мало походила на изысканные песни менестрелей, и смотрела на громадную, в три человеческих роста, статую богини Велго. Горожане несли деревянную статую гордо, как знамя на битву, но по пути забрасывали её мукой, зерном и орешками.

Синна запрокинула голову, чтобы лучше видеть. Её запястье всё ещё горело от поцелуя Ринцо, но она заставила себя тщательно сосчитать цвета на платье плоскогрудой женщины с весами в руке. Красный, синий, зелёный; жёлтый, белый, лиловый; чёрный, серебристый и золотой. Вышло девять, как и полагается: девятка — священное число Мудрейшей. Статуя была вырезана просто, но с большим искусством; покрывавший её лак радостно блестел на солнце, а чаши деревянных весов поднимались и опускались совсем без скрипа.

— Славься, мудрая! Да здравствует Кезорре в веках!.. — кричали жители Вианты под дуденье рожков и безудержный барабанный грохот. В толпе на площади к простым горожанам примешалась знать, так что Синна то тут, то там видела роскошные маски с самоцветами и шёлковые одежды аристократов. Ринцо уже поднялся на помост, готовясь к праздничной встрече Правителей и народа. Без него, в одиночестве, Синне стало неуютно и — почему-то — страшновато; некстати она вспомнила Хаэдран и торжества в честь прибытия королевы Хелт. То был, конечно, «праздник наоборот» — праздник в городе, потерявшем свободу и тысячи невинных людей… Но толпы и шума, пожалуй, там было не меньше.

Синна отошла от кучки надменных чар — обсуждая наряды и маски соперниц, они в неимоверных количествах поглощали маленькие фруктовые пирожные с серебряного подноса. Несчастная служанка старалась уберечь поднос от соседства с плясунами и жонглёрами. Синна крепче прижала к груди свою орхидею; она будет стоять в одиночестве, это вполне нормально. Сейчас она не обязана говорить ни с кем, и никакой отметины нет на её запястье…

Всё сложнее ей было справиться с подступавшими к горлу слезами. Эр Алья унизил её — лучше бы он молчал, чем сверкал своей честностью… Синна попыталась представить, что какой-нибудь из почитателей в Дорелии повёл себя так с нею, и её щёки вспыхнули от гнева. Она поправила вуаль, восстанавливая дыхание. Нет, никому другому она не позволила бы ничего подобного. Это уже наглость, а не проявление супружеской верности и порядочности… Подавляя обиду и оскорблённое самолюбие, Синна взращивала в себе злость. Так было проще.

Ещё проще, впрочем, было сосредоточиться на празднестве и забыть обо всём лишнем. Она должна взять себя в руки. Отца бы разозлила её расхлябанность…

Небо дивно синело над головой, а солнечные лучи прогревали красные и белые каменные плиты под ногами. Кое-где площадь была выложена мозаикой, изображавшей вьющиеся растения, башни, зверей и птиц… Знаменитая кезоррианская любовь к красоте. Синна вспомнила Лауру и вздохнула.

Поразмыслив ещё немного, Синна поняла, что дыра, оставленная в ней Линтьелем, уже затянулась. А Ринцо не удалось — и не удастся — прорезать новую.

Белое здание Дворца, похожее на клубы морской пены, возвышалось над веселящейся площадью. Синна не была здесь с того дня, как в поисках Лауры нашла эра Алью, её супруга. Несчастливый день, если разобраться… Она останется в Кезорре, раз уж её лорд-отец так этого хочет, но сразу после праздника начнёт подыскивать другое место для жилья. Стоит написать новое письмо в Дорелию — и у неё будет для этого столько золота, сколько потребуется.

Наконец на деревянный помост перед входом вышли Правители, большая группа в праздничных багряных одеждах. Синна с любопытством смотрела на них — юношей, мужчин и стариков, часть которых была избрана народом Кезорре. Ей такая система до сих пор казалась неудобной нелепостью, а лорд Заэру (Синна отлично помнила) и вовсе каждый раз с презрением стискивал зубы, упоминая о ней. «Чернь нужно держать в руках, иначе она распустится, — говорил он, воинственно размахивая бокалом подогретого вина. — А для этого нужен король на троне, чья кровь освящена богами… Нет других вариантов — просто нет!» И Синна не спорила — сначала потому, что не очень-то вдавалась в суть речей, а потом — потому что действительно соглашалась. Она знала отца как самого доброго и рачительного хозяина для слуг и крестьян, как справедливого арендатора для фермеров; жестокость его слов редко подкреплялась делом. Хотя непослушания он не выносил, и бунтовавшие летом крестьяне Заэру ощутили это сполна…