Юлия Пушкарева - Клинки и крылья [СИ]

Дорелия падёт, а после неё и всё Обетованное окажется во власти Хелт, которая мечтает на серебряном блюде поднести его тауриллиан. Мир будет ввергнут в Хаос…

Как только Нитлот подумал об этом, земля под ним задрожала. Он удивлённо отшатнулся от дерева — и дрожь усилилась, повалив его на колени… Корни змеились, а трава пела, и странная, низкая мелодия разливалась в сумерках; за мелодией тянулся шлейф из тысячи шепчущих голосов — подобных тем, которые Нитлот слышал на поляне в Заповедном лесу.

С поля битвы — с тракта и от стен — донеслись крики. Это были крики ужаса, а не торжества.

Не может быть…

Пошатываясь, Нитлот заставил себя подняться. Сделал шаг, и ещё один — край склона совсем близко… И увидел.

Внизу, под потемневшей мешаниной людских и лошадиных тел, землю крошили трещины. Гигантские, в несколько раз больше человека, покрытые изумрудным мхом корни выкарабкивались из-под земли. Они гнулись с сухим треском, хватали и ломали альсунгцев, словно щупальца чудовища… Редкие волосы Нитлота встали дыбом. Чистая, как хрусталь, подземная вода и соки земли долгими веками, тысячелетиями питали эти корни — а духи стихий вдохнули в них жизнь.

И теперь эта жизнь мстила за смерть и разрушения, нанесённые людьми. За уничтоженные леса, за возведённые городские стены. За пролитую кровь. За Хаос, впущенный в мир. За игры с теми силами, играть с которыми не положено.

За нарушенное равновесие.

Нитлот не был уверен, что разбуженные духами корни нацелены именно на альсунгцев; дорелийцы просто-напросто успели вовремя разбежаться… Скорее им ненавистны все беззеркальные — все, кто ненавидит магию или обходится с ней неразумно. Все, кому подчинилось Обетованное.

Невозможно утверждать с уверенностью, что они не тронули бы Альена, окажись он здесь… Будь он хоть сотню раз Повелителем Хаоса.

Численный перевес северян не имел уже совершенно никакого значения. Корни — укутанные в зелёное сияние, смех, невидимый шёпот и звон — хватали альсунгцев десятками и корёжили их заживо, будто ненужный мусор. Те, кто оставался в живых, бежали — но обычно на их пути появлялась новая трещина, и спастись удавалось ненадолго… Следом за корнями земля исторгла цветущие побеги, и сучья, и длинные кудри плюща… Всё это душило, ломало, терзало, рвало на части людей. Предместья Энтора звенели от криков.

Как только красное солнце скрылось за горизонтом, а на землю спустился мрак, почва вдобавок к другим своим детям изошла терновыми шипами. Чёрные и блестящие, они жадно подтягивались к альсунгцам, разбрасывая вокруг себя комья земли; то же зелёное, пронзительно прекрасное сияние окружало их — но то, что было потом…

Нитлот не выдержал и отвернулся. От такой первобытной жестокости его охватила дурнота — и в то же время непонятное, трепетное восхищение. Это была самая красивая из возможных казней. Духи стихий, древние силы Обетованного сдержали своё слово. Впервые за много веков они показали смертным, на что способны.

Интересно, жива ли Хелт?…

Дорелийцы в страхе хлынули в город, под защиту каменных стен — пока сама земля карала альсунгцев буйной силой роста и жизни, которую оскорбила смерть. Крики ужаса и боли насквозь прошивали ночь. Северяне гибли.

Это была полная, безоговорочная победа.

Нитлот думал, что после битвы он упадёт и уснёт прямо там, где стоял, не в силах делать что-либо ещё. Но сон не пришёл к нему: вокруг всё ещё было слишком тревожно. Вонь железа и крови слилась с хвойно-медовым, неуловимым ароматом лесной магии, которую направили на Энтор духи стихий. Порождения земли, разбуженные ими, исчезли так же внезапно, как появились — зато тысячи трупов на развороченной земле не исчезли никуда… Ими, надо думать, займутся утром: беззеркальные никогда не торопятся с этим. В их небрежении телами врагов есть что-то глумливое.

Нитлота рано скрутило отвращение. Он не хотел дожидаться рассвета, когда начнётся расчистка стен, а к небу взметнутся высокие погребальные костры… Он разыскал Индрис с Тейором и Соуша, чтобы вместе с ними убраться подальше от поля боя.

Дорелийцы закрыли ворота города, выставили на стены дозорных, и всю ночь Энтор переливался огнями факелов и возбуждённым шумом. Суровые агхи, потерявшие больше трети бойцов, вошли в город с победителями.

Голоса, правда, не доносились до разорённой альсунгцами, обгорелой фермы к северу от тракта, где их компания нашла себе приют. Нитлот выбрал это место прежде всего из-за тишины; ему казалось, что в Энторе его несчастная плешивая голова расколется от шума, как орех. Больше криков, чем было сегодня, он просто не выдержит — как и радостного смеха горожан. Да ещё и идти пришлось бы через предместья — по тем самым ямам и рытвинам, откуда пару часов назад лезло ЭТО… Нет уж, спасибо.